Россия перед вторым пришествием

«Во дни наши россияне начинают уклоняться от веры: одна часть совсем и всесторонне падает в неверие, другая отпадает в протестантство, треть^тайком сплетает свои верования, в которых думает совместить и спиритизм и геологические бредни с Божественным Откровением. Зло растет: зловерие и неверие поднимают голову; вера и Православие слабеет. Ужели же мы не образумимся? И будет, наконец, то же и у нас, что, например, у французов и других...» ⁴⁶

«...Как развратился Запад? Сам себя развратил: стали вместо Евангелия учиться у язычников и перенимать у них обычаи — и развратились. То же будет и у нас: начали мы учиться у отпадшего от Христа Господа Запада, и перенесли в себя дух его, кончится тем, что, подобно ему, отшатнемся от истинного христианства. Но во всем этом ничего нет необходимо определяющего на дело свободы: захотим, и прогоним западную тьму; не захотим, и погрузимся, конечно в нее»⁴⁷.

К. Н. Леонтьев (1831-1891), преп. Амвросием Оптинским 18.8.1891 пострижен под именем Климента:(1880): «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!..»⁴⁸

(1880): «И Россия, через каких-нибудь десять всего лет, увидала бы себя с целым сонмом ораторов, аферистов и «честных» ученых во главе, без монастырей, с епископами, избранными либеральным обществом, но ограниченными со всех сторон протестующим и честолюбивым белым духовенством, и, главное, с миллионами пьяных, разорившихся и свирепых батраков. Народ наш действительно еще полон «смирения», но надо помнить, что эти качества его выработались веками, под совокупным давлением: Церкви, государства, общины и помещичьей власти. Вот там, где нужно быть реалистами, мы не умеем ими быть!»⁴⁹

(3.9.1889, Оптина Пустынь): «Если Россия не пойдет с Церковной стороны более или менее тем путем, на который указываем мы с Вами (К.Н. Леонтьев и Т.И.Филиппов — Сост.); — с сословной более или менее тем путем, на который указывали покойный Дм. Андр. Толстой и Пазухин; а с бытовой и эстетической тем, на который приглашали ее Хомяков и Данилевский, а за ними и я), — то, разумеется, что ей, России, не останется выбора между Влад. Соловьевым и антихристом; между подчинением папству и увлечением самым крайним нигилистическим антихристианским движением.

Что-нибудь одно из трех: или 1) Особая культура, особый строй, особый быт, подчинение своему Церковному Единству; или 2) Подчинение Славянской государственности Римскому папству; или 3) Взять в руки крайнее революционное движение и ставши во главе его — стереть с лица земли буржуазную культуру Европы... Недаром — построилась и не достроилась еще — эта великая государственная машина, которую зовут Россией... Нельзя же думать, что она до самой (до неизбежной во времени все-таки) до тбели и смерти своей доживет только как политическая, т.е. как механическая сила, без всякого идеального, хотя бы и самого ужасного, но все-тг(ки идеального влияния на историю <...>

Я полагаю, что какой бы путь не избрала Россия после того великого переворота, который и ужасает всех и вместе с тем неотвратимо близится — мы должны указывать на 1-й путь — обособления и делать для обращения Славянства на него — все что можем»⁵⁰.

(Втор. пол. 1880-х гг.): «...Мы, русские, с нашими серо-европейскими, дрябло-буржуазными, подражательными идеалами, с нашим пьянством и безха-рактерностью, с нашим безверием и умственной робостью сделать какой-нибудь шаг безпримерный на современном Западе, стоим теперь между этими двумя пробужденными азиатскими мирами, между свирепо-государственным исполином Китая и глубоко-мистическим чудищем Индии с одной стороны, а с другой — около все разрастающейся гидры коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь «тиющем», но тем более заразительном и способном сокрушить еще многое предсмертными своими содроганиями...

Спасемся ли мы государственно и культурно? Заразимся ли мы столь несокрушимой в духе своем китайской государственностью и могучим, мистическим настроением Индии? Соединим ли мы эту китайскую государственность с индийской релитозностью и, подчиняя им европейский социализм, сумеем ли мы постепенно образовать новые общественные прочные группы и расслоить общество на новые горизонтальные слои — или нет? Вот в чем дело! Если же нет, то мы поставлены в такое центральное положение именно только для того, чтобы окончательно смешавши всех и вся, написать последнее «мани-фекел-фарес!» на здании всемирного государства...

Окончить историю, погубив человечество; разлитием всемирного равенства и распространением всемирной свободы сделать жизнь человеческую на земном шаре уже совсем невозможной. Ибо ни новых диких племен, ни старых уснувших культурных миров тогда уже на земле не будет»^и.