В августе 1831 г. Министерство полиции Пруссии представило временному поверенному России в Берлине Ф.П. Мальтицу для пе редачи командующему русской армией И.Ф. Паскевичу данные о подготовке польскими повстанцами диверсии в тылу русских войск, сосредоточенных у Варшавы. Планировалась атака со стороны Августова, за этим должны были последовать созыв всеобщего ополчения и возбуждение «волнений в Самогитии и Литве». По сведениям прусского министерства, в подготовке «заговора» участвовали видные поляки из Августовского округа и местные власти. Подозрения падали также на офицеров польских корпусов под командованием генерала Ю. Хлопицкого, которые перешли прусскую границу и были интернированы. Прусское правительство разрешило генералу и ряду старших офицеров поехать к морю на лечение, остальные же прошли карантин, но остались вблизи границы, хотя местная администрация настаивала на их перемещении вглубь прусской территории, так как опасалась, что они вновь примут участие в вооруженной борьбе в соседних с Пруссией провинциях. Мальтиц считал, что в этом вопросе прусское правительство поступило «неосторожно»[815]
, тем более что еще в феврале-марте 1831 г. посол в Берлине получил из Петербурга указание строго следить за теми, кто перебрался в Пруссию из Королевства Польского. Особое внимание следовало обратить на «главарей» и активных деятелей восстания. «Если прусское правительство, – говорилось в инструкции послу, – примет энергичные меры для задержания этих лиц в момент их перехода на территорию Пруссии и установит за ними строгое наблюдение вплоть до решения их участи нашим августейшим государем, оно окажет нам одну из тех услуг, которые все правительства, являющиеся поборниками общественного порядка и заинтересованные в сохранении социальных устоев, должны оказывать друг другу». Указывалось, что расходы на проведение этих «временных мер» возместит российское правительство; послу предписывалось прислать в Петербург список задержанных прусскими властями, в соответствии с ним царь должен будет указать тех, выдачи которых следует требовать у Пруссии. Подчеркивалось, что берлинское правительство само «заинте ресовано в том, чтобы преступление не осталось безнаказанным и главные вдохновители польской революции оказались не в состоянии возобновить свои преступные происки ни в Польше, ни в других странах»[816].