Россия при смерти? Прямые и явные угрозы

Отвлечемся от недовольства и тех, и других. Общество оказалось в состоянии неустойчивого равновесия, которое поддерживается слабыми компромиссами. Сдвиг в ту или иную сторону сейчас неосуществим — даже если бы В.В. Путин и А.Д. Медведев были бы действительно привержены либеральным ценностям (что, откровенно, говоря, уже трудно ожидать от умных людей) или если бы они были «законспирированным Сталиным». В таком состоянии всегда приходится идти на гибридизацию знаковых систем, и это ухудшает дискурс и подрывает устойчивость власти. Посмотрите хронику из Иркутска — памятник Колчаку открывают под звуки советского гимна. А в другом городе на особнячке по ул. Ленина можно встретить вывеску «Дворянское собрание г. Красноармейска».

Означает ли это возвращение обрывков советской символики, что «старое начинается сызнова», как стонут «реформаторы»? Нет, ничего не означает, хотя неустойчивое равновесие всегда чревато изменениями. Но в какую сторону качнутся весы, сказать невозможно. Однако после 1998 г. двигаться по пути Ельцина было нельзя (как и после 1991 г. по пути Горбачева) — пережимать пружину опасно, если не хватило сил ее сломать. Опасно и затягивать равновесие — символы «восстанавливают силы». Более того, они начинают размножаться, если для этого есть культурная база. А для советских символов она огромна, ибо под ней — архетипы исторической России, а под символами «рынка» — только Золотой Телец (точнее, уже только его мираж).

Потому власти и ведут периодически разведку боем — то начинают бузу вокруг Мавзолея Ленина, то угрожают изменить знамя Победы. Это — конъюнктура. Но проблема синкретизма дискурса более фундаментальна. В периоды форсированной модернизации дискурс власти всегда представляет собой сложную синкретическую систему с элементами гротеска. Последние дают повод для насмешек или озлобления, но оценить эти издержки можно лишь исходя из критериев соответствия дискурса целям большого проекта.

Вот, Петр отрезал боярам бороды, заставлял курить и напяливать немецкий камзол. Смешно? Ведь через пару верст все равно начиналась бородатая Россия и простиралась до Тихого океана. Не смешно, потому что гротескные знаки были поняты, и при всех травмах проект Петра был потом оправдан. Можно ли было помягче, без камзолов? Конечно! Но другого Петра в тот момент не нашлось. А в целом, гибридизацию ценностей и их символов в России 17–18 веков можно считать успешной. Мы получили современную армию, не утратившую при этом своего культурного генотипа, и удивительно эффективно пересадили на русскую почву европейскую науку. Она принялась и дала прекрасный самобытный плод — русский научный стиль. Синтез Православия и Просвещения в дискурсе российской монархии удался.

Но на витке модернизации конца ХIХ — начала ХХ века совместить дискурсы Российской империи и либерализма не удалось. Как писал Вебер, было «слишком поздно». России тогда уже доставалось лишь место на периферии западного капитализма. Но с такой «либеральной утопией» соблазнить достаточную часть сословного общества было нельзя. Попытка гибридизации монархии с либерализмом лишь укрепила левые силы. Соборное начало приобретало тип советского.

Так, выборы в I Госдуму были неравными и многоступенчатыми (для крестьян четырехступенчатыми), и их бойкотировали большевики, эсеры и многие крестьянские и национальные партии. Тем не менее, около 30 % депутатов (из 450) были крестьянами и рабочими — намного больше, чем в западных парламентах. Например, в английской Палате общин в то время было 4 рабочих и крестьян, в итальянском парламенте — 6, во французском — 5.

Это был провал сословно-либерального дискурса, синкретизм принял абсурдный характер. Охранка руководила террором эсеров, поп Гапон вел демонстрацию под расстрел. Фельдфебеля, который 27 февраля 1917 г. в казарме лейб-гвардии Волынского полка выстрелом в спину убил офицера, командующий Петроградским военным округом Л.Г. Корнилов лично наградил Георгиевским крестом. Великие князья нацепили красные банты. Вот это, действительно, смешение стилей — не чета нынешнему.

Высшим классом эффективной гибридизации дискурсов надо считать программу большевиков — на этапе как Ленина, начиная с 1907 г., так и Сталина с начала 30-х годов. Было величайшей глупостью, что нынешние политологи в их самомнении пренебрегают этим опытом. В чем его уроки?