Для интеллектуалов такие перемещения становились более проблематичными в XX веке. Так, в XV веке высокооплачиваемые артисты и писатели как можно теснее группировались вокруг могущественных покровителей и пользовались их пониманием. Помимо этого сообщество писателей и мыслителей способствовало их саморазвитию.
Но в годы советской власти проводимая национальная политика, связанная с новыми территориальными образованиями и перемещением жителей, не могла не повлиять на культурную жизнь региона, в частности на литературно-интеллектуальные сообщества. Так, занятие русскими Ташкента, несомненно, вызвало вначале исход образованных людей и писателей в Хиву, Бухару, Коканд или Самарканд, подлинные очаги цивилизации, которые русские еще не вполне контролировали. Надо напомнить, что ранее мусульманский Ташкент не был интеллектуальным или культурным центром для народов Западного Туркестана, а его оккупация русскими сделала его на какое-то время еще менее пригодным для такой роли. В конце XIX столетия Ташкент дал лишь несколько малоизвестных узбекских поэтов, таких как Кари Фазлулла Мир Джелал-оглы Алмаи (1852–1891) и Нихани, чья ода на смерть Александра III и на день восшествия Николая II на престол частично приводится ниже.
Из Ташкента происходил также Каримбек Шарифбек Камий (1866–1923), симпатизировавший после 1905 года джадидам. Его неумеренные, расхваливающие русских рифмы услаждали слух царских властей. Это, например, поэма «Гимназия хусусида» («О высшей школе»):
Ташкент, Пишпек (Фрунзе) или Нокис, некоторые молодые города, такие как Оренбург, отличались от прежних интеллектуальных столиц интернационализмом. К ним относится и Хива. В городе уживались узбеки, туркмены, казахи и каракалпаки. Бухара стала местом сосредоточения таджиков, туркменов и узбеков. В Самарканде проживали таджики и узбеки. В городах Ферганской долины смешивались сарты и кыпчаки, а Оренбург свел вместе татар, башкир, казахов и киргизов.
Кружки интеллектуалов стремились к общению, обмену идеями и чтению стихов задолго до прихода русских в Ташкент. Поэтому вряд ли было необычным то, что неформальные группы собирались вокруг людей типа Мухаммада Шариф-джана Махдума в Бухаре в конце XIX века. Неофициальные встречи начались еще тогда, когда жители Средней Азии научились писать стихи. Затем явили блестящие прецеденты средневековые монархические кружки Улугбека (1394–1449) в Самарканде, султана Хусейна Байкара (пр. 1469–1506) в Герате, Мухаммада Шейбани-хана (1451–1510) в Самарканде и Захириддина Мухаммада Бабура (1483–1530) в Самарканде, Кабуле и Дели. Этот обычай соблюдался при дворе Хивы до Нового времени. Кокандское ханство стало первым распадаться под влиянием русских, но такие города, как Наманган, Андижан, Коканд и Маргилан, тем не менее следовали старым традициям. Один литературный кружок свел вместе таких поэтов, как Мавлян Хаджи Мухиддин Мухаммад Реза Ахун-оглы Мухьи (1835–1911), Мухаммад Амин Ходжа-оглы Мукими (1850–1903), Закирджан Халмухаммад-оглы Фуркат (1858–1909), Убейдулла Салих-оглы Завки (1853–1921) и Мавлян Нашат (конец XIX в.).
Ташкент со временем стал привлекать интеллектуалов, подвергшихся репрессиям эмира или преследованиям духовенства в других городах. Присутствие в Ташкенте многих русских сделало город прибежищем для среднеазиатских реформаторов, когда обстановка в Бухаре осложнилась. Несмотря на поддержку, оказываемую консерваторам Ташкента со стороны российской колониальной и военной бюрократии, эта неповоротливая машина работала в лучшем случае непоследовательно во внутренних делах. Так что в начале XX века мусульманские либералы находили здесь сравнительно безопасное место для развития литературной и интеллектуальной деятельности. Для реформаторов Степного края роль тихой гавани играли Уральск, Оренбург, Омск, Петропавловск и Семипалатинск.