Россия: прорыв на Восток. Политические интересы в Средней Азии

Вариации на тему любви и любовных чар услаждали поэтов и читателей Востока в течение сотен лет. Древняя чагатайская и персидская традиция продолжала жить и в конце XIX века среди каракалпаков, казахов, таджиков, туркменов и узбеков. Поэзия все еще рассказывала о размолвках влюбленных, горьких разлуках или отчаянной страсти, выражавшейся во вздохах, слезах, стенаниях и беспрестанных горестных упреках. Посредством сложных форм традиционных арабских метрических конструкций (аруз) романтическое настроение выражалось возвышенным стилизованным языком. Брови, ресницы, губы, волосы сравнивались с кривой саблей, шипами, луной и соловьем, тополем или кипарисом, тюльпаном и розой.

Один из самых знаменитых в этом жанре – чагатайский лирик Коканда Мухаммад Мукими. Иногда он сочинял злободневные стихи, но больше следовал старым сюжетам в своих четверостишиях и поэмах:

Словно светлейшая луна твое лицо,
Оно словно зеркало, в котором отразилось совершенство.
Ты – причина любовной разлуки.
Мои соперники льнут к тебе.
Ты упоительна, как цветущий тюльпан.
Как может мужчина, видящий тебя, сохранить рассудок?
Пользуясь таким расположением людей,
Ты сделала скитальцем и истощила меня.
О ты, чье лицо светлее луны.
Твои губы – рубины, зубы – сверкающие жемчужины.
Из-за тебя в голове моей грохот Судного дня,
А ты ускользаешь, словно пери.

Хотя литература казахских степняков, казалось бы, могла дать свои образы «любимой», она предпочла городской идеал красоты, что явилось примечательным свидетельством влияния чагатайской литературной традиции на кочевников. Это показал в 1884 году Абай Кунанбаев:

Белое чело – сиянье серебра.
Прекрасные глаза,
Полумесяцами брови.
Красотой она подобна молодому месяцу.
Безупречен изгиб прекрасных плеч.
От грудей исходит пьянящий аромат граната.
Совершенна полнота этих двух плодов,
И манит к себе ее гибкий стройный стан!

Вслед за поэтами XIX века, которые сохраняли чувственный образ красавицы средневековой литературы, авторы исторических романов воссоздавали красоту прошлого в другом жанре и в условиях другой социальной системы (коммунистической).

Начиная с «Отган кунлар» («Минувшие дни»), первого узбекского романа (1922), написанного Абдуллой Кадыри (Джулкунбай), сюжет которого целиком посвящен трагедии полигамного брака, тянется эта знакомая картина: «Ее черные косы разметались в беспорядке по подушке; черные как смоль глаза с густыми загнутыми ресницами были устремлены в одну точку, словно изучая что-то… черные изящные дуги прекрасных бровей вдруг изогнулись, нахмурившись, словно испугавшись чего-то… луноликое, без малейшего изъяна, белое лицо покрылось легким румянцем, словно от смущения… И она, откинув одеяло белыми руками, коснулась черной родинки справа от прелестного носика, нарисованной непревзойденно искусной рукой природы, подняла голову с подушки и села. Под желтой сатиновой рубашкой чуть приподнялись ее молодые груди… Этим ангелом в девичьем теле… была Кумушбиби!»

Не менее поэтичен образ возлюбленной, выведенный в «Абае» (1942–1947) Мухтара Ауэзова. Основная тема романа при этом остается все той же – несчастье, исходящее от договорных браков: «Серебряные шолпы (подвески) позвякивали в ее косах, розовый румянец щек подчеркивал чистоту ее кожи. Входя, она улыбалась сдержанной и все же игривой улыбкой, приоткрывая ровнехонький ряд зубов… [у нее] был такой же подбородок [как у прежней возлюбленной], округлый и изящный, такие же черные шелковые волосы… такой же носик, чуть вздернутый в вызывающей очаровательной манере. Ярко-красные губы, изящно очерченные и ребячливые, черные брови, протяженной линией поднимающиеся к вискам, как крылья ласточки… Она походила на восходящий молодой месяц – новый, и все же тот же самый».

Изображая идеал женской красоты, поздние чагатайские поэты и новые авторы исторических романов воспроизводили образы средневековых шедевров, творя в манере автора поэмы «Фархад и Ширин» Алишера Навои (1484). Среди 5600 рифмованных двустиший (бейтов) этой поэмы содержатся такие строки, посвященные героине Ширин: