Вплоть до конца XIX века Средняя Азия, казалось, была изолирована от влияния идей джадидизма – просветительского и общественно-политического реформаторского движения. Тем не менее именно в медресе Бухары начались бурные дебаты, которые потрясли духовную, интеллектуальную и политическую жизнь мусульман до революции 1905 года. В начале XIX века необходимость религиозного возрождения отстаивал татарин Абу Наср аль-Курсави (1783–1814). Его критика мусульманской схоластики и деградации мистической теологии создала основу для всей реформаторской мусульманской мысли после него, особенно его соотечественника Шигабутдина аль-Марджани (1818–1889).
Проблемы простых людей и осознание того, что элита ощущала непреодолимый конфликт между исламским сообществом и Западом, наиболее полно выразил Ахмад Махдум Калла (Дониш), один из величайших среднеазиатских мыслителей XIX века. Хотя величественная фигура Ахмада Махдума и его идеи еще не исследованы полностью, совершенно очевидно, что лишь немногие деятели потрясли традиционные отношения так глубоко, как он. В поэме, посвященной эмиру, Ахмад Махдум отмечал, что государство славится семью типами людей. Это – философы, врачи, астрологи, певцы, каллиграфы, поэты и художники. Он сам воплощал всех их сразу! Энциклопедические познания этого удивительного человека побудили Садриддина Айни (1878–1954) назвать его «самой яркой звездой на сумрачном небе Бухары».
Ахмад Махдум, который очень рано задумался над радикальной реформой ислама, сменил чисто религиозный взгляд на будущее, который исповедовали его предшественники, на светский, социальный и политический подход к проблемам жизни. На него произвела сильное впечатление поездка в Россию в то время, когда империя распространяла свою власть на Среднюю Азию, а ханства запутались в неразрешимых проблемах. Он познакомился с разными представителями либеральной мысли в России, такими как социалисты-утописты П. И. Пашино и П. Б. Струве. Он находился в России во время суда над Н. Г. Чернышевским и внимательно следил за идеями, вынесенными на обсуждение во время судебных заседаний. Позднее он также живо интересовался обстоятельствами убийства Александра II. Ахмад Махдум особенно поразился разнице между торжествующей, могущественной Россией, где множились либеральные идеи даже под запретом, и его клонящейся к упадку, униженной страной, где любая мысль, хоть немного выходящая за установленные пределы, клеймилась как «нелояльная».
Вначале Ахмад Махдум ограничивался осуждением деградации власти и ее злоупотреблениями на Бухарской территории: «Мангитские эмиры [династия] захватили все, на что подвигла их порочность. Они отобрали очаг у вдовы, у владельцев недвижимости их доходы. <…> Среди правителей и имущих классов процветают пьянство, азартные игры, пирушки и дебоши, между тем бедные люди не знают, что делать. Бедняги из деревни или города не смеют произнести хотя бы слово в свою защиту, не могут передохнуть от постоянных налогов».
Этот летописец Средней Азии, выражая свои оценки словами, столь же прекрасными и вдохновенными, как и Джемал эд-Дин Афгани, добавляет к трудам своих индийских и арабских предшественников новое, социальное измерение, которое в конце XIX столетия вносит в описание событий отчасти революционную ноту. Социальный строй, допускающий неумеренное приобретение богатства, представляется ему ответственным за коррупцию традиционной власти, так же как за разрыв с ранним исламом. Подобно Джемал эд-Дину Афгани, современнику, с которым он никогда не встречался, Ахмад Махдум придавал большое значение личной инициативе и стремился, согласовывая это с божественной волей, сделать ее фундаментом судьбы человека.
Характеризуя природу человека, Ахмад Махдум временами поддавался искушению рассматривать вселенную с материалистической точки зрения. И хотя он не охвачен этой идеей полностью, тем не менее очевидно влияние на него рациональной демократической мысли. Он открыто выступал за то, чтобы Средняя Азия опиралась в своей модернизации на поддержку России, изучал язык и технические достижения русских, что для Ахмада Махдума, говорившего на таджикском языке, было средством приблизиться к европейской цивилизации. Наконец, он фактически единственный из современников исследовал в рамках своего сообщества универсальную проблему человеческой судьбы в определенных экономических и социальных условиях.