Тем не менее у России имелись веские причины искать мира. Государственная казна, арсеналы и склады армии были пусты, а обучение, вооружение и обмундирование новых рекрутов, равно как и подготовка офицерских кадров, требовали много времени. За истекшие шесть месяцев десятки тысяч солдат и многие генералы выбыли из строя вследствие ранений и по болезни. Александр более не возлагал надежд на Беннигсена, но не находил подходящей для него замены в лице других генералов. Если бы война тогда на самом деле продолжилась, России пришлось бы биться в одиночку. Вооруженные силы Пруссии были уничтожены, а Великобритания не только не имела воинских формирований на континенте, но не желала предоставить России ни субсидий, ни даже займов. Тем временем Лондон по-прежнему был в состоянии направить военные экспедиции для покорения мыса Кейп-Код и частей Испанской Америки. К тому моменту Наполеон контролировал большую часть Западной и Центральной Европы и мог мобилизовать огромные ресурсы для войны против России. Несомненно, вторжение в центральные районы России заняло бы у него несколько месяцев, но советники Александра I не слишком об этом беспокоились. Что действительно вызывало их сильное беспокойство, так это то, что Наполеон оказался у границ губерний — их большая часть находилась на территории нынешних Украины и Белоруссии, — доставшихся России в результате раздела Польши несколькими десятилетиями ранее. В этих землях по-прежнему господствовали польские землевладельцы и чиновники. У России были все основания опасаться, что в случае вторжения Наполеона в западные пределы империи поляки встанут на его сторону[72]
. Получив донесения из Фридланда, Александр откликнулся на призыв Беннигсена относительно перемирия и направил генерал-лейтенанта князя Д.И. Лобанова-Ростовского для ведения мирных переговоров с французами. В инструкциях, данных Лобанову императором, содержалась рекомендация, согласно которой «сам он не должен был вносить предложение о начале мирных переговоров, но если французы первыми выразят желание положить конец войне, тогда и он должен был ответить, что император Александр также желает мира»[73].В определенном смысле странным представляется тот факт, что именно Лобанов был выбран для этой полудипломатической миссии. У него не было опыта на дипломатическом поприще, он не выглядел и не вел себя так, как подобает дипломату. Напротив, он был довольно бесцеремонен, нетерпелив, слегка неловок и совсем не годился на роль человека, способного сглаживать недопонимания лестью и вежливым обхождением. Внешности Лобанова, который был среднего роста и имел слегка восточный разрез глаз, не добавляло привлекательности то обстоятельство, что во время русско-турецкой войны 1788–1792 гг. он был дважды серьезно ранен, причем один раз в голову. Однако тот факт, что он был храбрым солдатом, возможно, мог положительно сказаться на уважении к нему со стороны французских генералов, с которыми ему предстояло вести переговоры. У Лобанова также имелись и другие сильные стороны. Только что прибыв из России со своей дивизией, он был полностью независим от Беннигсена и других генералов армии, разрываемой интересами отдельных фракций. Лобанов был также предан императору и зависел от него. В отличие от генералов и сановников, он был той фигурой, которой Александр мог поручить дословное исполнение своих распоряжений[74]
.Лобанов вскоре обнаружил, что Наполеон хотел не просто мира, но также союза с Россией. С российской стороны детальные переговоры как о мире, так и возможности заключения союза велись Лобановым и князем А.Б. Куракиным. В июне 1807 г. Куракин являлся государственным деятелем и дипломатом самого высокого ранга в ставке Александра I. На определенном отрезке царствования Павла I он отвечал за внешнюю политику России. Теперь же он готовился заступить на новый пост в качестве посла в Вене. Куракин был помешан на мелочах, подчеркивающих ранг, статус и особенности внешности. Он мог быть педантичным. Но он был умнее, проницательнее и опытнее, чем утверждали его критики. Он принадлежал к числу тех лиц, стоявших у кормила власти, которые всегда рассматривали англо-французское соперничество за мировое господство в качестве основной причины войн, обрушившихся на Европу после 1793 г. Куракин полагал, что Россия по возможности должна занимать в этом конфликте нейтральную позицию, используя англо-французское противостояние в своих интересах. Хотя после Аустерлица он стал рассматривать наполеоновскую Францию как угрозу безопасности России, но считал, что наилучшим способом защитить Россию было вступление в соглашение с Наполеоном о разделе французской и российской сфер влияния в Европе[75]
.