Россия против Запада. 1000-летняя война

После чего 28 апреля Гитлер разрывает Договор о ненападении с Польшей и Морское соглашение с Лондоном; борьба с Великобританией с этого момента объявлена им «вопросом жизни и смерти». Уже и ребенку ясно, что «концепция Литвинова» исчерпала себя, а в Москве сидят далеко не дети. 3 мая Литвинова отправляют в отставку, наркомом иностранных дел становится Молотов, сторонник жесткой линии, сразу же заявивший, что СССР готов к миру со всеми, кто хочет мира с СССР. Это означает, что шутки кончились, и «демократии» сие отлично понимают. 27 мая Чемберлен направляет послу в Москве инструкцию, дающую «добро» на обсуждение пакета документов о взаимопомощи и гарантиях. Переговоры, добиться которых за три года так и не смог Литвинов, наконец начинаются. Советские предложения предельно конкретны: совместные действия предполагается начинать только в случаях (а) нападения «одной из европейских держав» на договаривающуюся сторону, (б) ее же нападения на одну из стран, имеющих гарантии защиты от одной из договаривающихся сторон (Бельгия, Греция, Турция, Румыния, Польша, Латвия, Эстония, Финляндия), и, наконец, (в) «косвенной агрессии» – если одна из сторон будет вовлечена в войну в связи с оказанием помощи по просьбе третьей европейской страны. Кроме того, учитывая имеющиеся политические разногласия, Москва настаивала на немедленном заключении военной конвенции. Лондон и Париж, в принципе, не возражали, однако требовали для себя права в случае обострения решать, может ли данный случай считаться «агрессией» и, соответственно, следует ли им вмешиваться в конфликт, и, кроме того, решения в первую очередь политических вопросов, а потом уже обсуждения военных. Что, исходя из прецедентов с Австрией, Чехословакией и литовской Клайпедой, никак не устраивало СССР, справедливо предполагавшего – и открыто заявившего об этом, – что «демократии» готовы связать потенциального союзника обязательствами, но сами брать на себя конкретные обязательства не желают.

Переговоры вновь тормозятся. Тем временем страны Балтии (кроме Литвы) сообщают, что «не готовы» принимать какие-либо гарантии и срочно подписывают пакты о ненападении с Германией, предполагающие, в частности, широкое военное сотрудничество. Еще пикантнее позиция Польши: несмотря на обострение отношений с Германией, Варшава официально заявляет, что не хочет связывать себя какими-либо соглашениями с СССР. Историки позже справедливо назовут эту линию самоубийственной, но о причинах такого поведения у нас будет случай поговорить. А пока что достаточно отметить, что тактика проволочек и затягивания, явно проводимая «демократиями», встречает в Москве крайне жесткую реакцию. Если Литвинов готов был идти на уступки, вплоть до самых унизительных, то Молотов и Сталин в конечном итоге (2 августа) однозначно заявляют, что ситуация не терпит отлагательств, а потому либо державы начнут всерьез обсуждать военные вопросы, либо хватит болтать, и пусть каждый ищет тот выход из кризиса, который его устраивает.

Столь «досадная поспешность» (именно так позже назовет позицию Москвы сэр Энтони Иден в своих записках) вызвала в Лондоне «огорчение», однако уклоняться более возможности не было. Лондон и Париж наконец выслали в Москву военную делегацию. Впрочем, со стороны Великобритании это было похоже на издевательство в чисто английском стиле: хотя возглавить делегацию вызвался сам Иден, главой миссии был назначен второстепенный чиновник МИД Стрэнг, не имеющий никаких полномочий, а представителем Генштаба – третьестепенный генерал Драке (притом что на переговоры с Польшей вылетел генерал Айронсайд, начальник имперского Генштаба). Больше того: хотя СССР, учитывая напряженность обстановки, резонно настаивал на скорейшем прибытии делегации и просил, чтобы она вылетела самолетом, англичане спешить не сочли нужным, и миссия отплыла из Лондона на комфортабельном лайнере, прибыв в Москву только 11 августа. Французы, надо признать, подошли к делу куда серьезнее, но они полностью зависели от англичан, а у тех были свои резоны: 7 августа в Лондон в глубоком секрете прибыла германская делегация, имеющая полномочия урегулировать все спорные вопросы между рейхом и королевством. Таким образом, для Чемберлена московские переговоры были в первую очередь средством «нажима» на Гитлера с целью сделать его более податливым. Однако хитроумный премьер перехитрил сам себя, недооценив Адольфа Алоизовича: понимая, что бритты будут задирать цену до предела и не факт, что сдержат слово, «фюрер и рейхсканцлер» подстраховался, параллельно с отправкой переговорщиков намекнув советскому полпреду о «возможности возникновения предпосылок для улучшения отношений», что, естественно, тотчас было передано в Москву.