Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Я не говорю уже о том, что осколки бывшей метропо­лии, малые татарские орды, вовсе не исчезли с распадом бывшей степной империи. Они преобразовались в терро­ристические гангстерские союзы, по-прежнему угрожав­шие самому существованию России. Казанская и Астра­ханская орды, например, держали под контролем великий волжский путь в Иран и в Среднюю Азию. Крымская орда распоряжалась всем югом страны с его богатейшими чер­ноземами, держа таким образом в руках ее главную кла­довую. Еще важнее, однако, было, что, инспирируемые тогдашней европейской сверхдержавой Оттоманской Турцией, могли они в любой момент возобновить былые колониальные претензии Золотой Орды.

И наконец, лишенная морских портов страна была от­резана от Европы. Восстановить с ней прямую связь мож­но было по-разному. Либо используя Белое море и Се­верный морской путь, либо завоевав порт на Балтике. Са­мым перспективным, однако, путем в Европу стал бы разгром Крымской орды и отвоевание черноморского побережья, некогда принадлежавшего Киевско-Новго­родской Руси.

Чего нельзя было сделать, это реализовать все цели од­новременно. Страна нуждалась в глубоко продуманной и гибкой национальной стратегии. С подробным разгово­ром о ней мы, однако, повременим. Просто перечислим, что удалось сделать за этот сравнительно короткий ре­формистский (и, если хотите, европейский) период в са­мом начале истории России, покуда не был он в 1565 году обращен вспять той самой средневековой «большевист­ской революцией», о которой говорили мы во введении и которая безвозвратно перечеркнула все его достиже­ния. Вот что сумела сделать за это свое европейское сто­летие Москва:

• завершить воссоединение страны, на несколько веков опередив Германию и Италию, а если сравнивать с Францией — без гражданской войны, малой кровью. Превратиться, короче говоря, в государство централи­зованное (символом этого единства стали Судебники 1497 и 1550 гг., установившие в стране единое правовое пространство);

на поколение раньше своих североевропейских сосе­дей встать на путь церковной Реформации;

научиться использовать Белое море для международ­ной торговли и завоевать порт на Балтике (Нарву), пользовавшийся, как мы помним, такой необыкновен­ной популярностью у европейских купцов;

создать местное земское самоуправление и суд при­сяжных (то самое, к чему сможет она вернуться после самодержавной революции Грозного царя лишь три столетия спустя);

преодолеть средневековую «патримониальность», со­гласно которой государство рассматривалось как ро­довая вотчина (patrimony) ее князей, превратившись в сословную монархию. Говоря словами современного историка, «монархия уже не могла им [самоуправляю­щимся сословиям] диктовать, а должна была с ними до­говариваться»²⁰;

отвоевать у Литвы ряд важнейших западнорусских го­родов, включая Смоленск;

разгромить две из трех малых татарских орд, Казан­скую и Астраханскую, взяв тем самым под свой кон­троль великий волжский путь;

создать национальное сословное представительство (Земский Собор).

Достижения, как видим, колоссальные. Но еще более крупный задел подготовлен был на ближайшее буду­щее — для последнего мощного рывка, для окончатель­ного воссоединения с Европой.

Экономический бум первой половины XVI века, стреми­тельное и ничем не ограниченное (напротив, поощряемое государством) развитие спонтанных процессов крестьян­ской дифференциации и роста городов, распространение частной (нефеодальной) собственности — все это посте­пенно создавало русскую пред буржуазию, третье сосло­вие, ставшее в Европе могильщиком косного и малопо­движного средневековья.

На протяжении этого европейского столетия России шла бурная — и совершенно открытая — интеллектуаль­ная дискуссия о будущем страны, главным образом в свя­зи с перспективой церковной Реформации. Именно это и имею я в виду под «европейским столетием России» — время, когда самодержавия еще не было, когда договор­ная традиция еще преобладала и общество принимало участие в обсуждении перспектив страны. На ученом язы­ке — время, когда Россия развивалась в рамках европей­ской парадигмы.

Новые и старые социальные элиты, естественно, конку­рировали друг с другом, но ничего похожего на ту истре­бительную войну между ними, которая началась после 1565 года в ходе самодержавной революции, не наблюда­лось. Тем более что крестьянство, из-за которого весь этот сыр-бор впоследствии и разгорелся, оставалось в ев­ропейское столетие свободным.

То же самое — где-то раньше, где-то позже — проис­ходило в этот период практически во всех европейских странах. Москва, как и Киевско-Новгородская Русь в свое время, обещала стать государством, которое никому из современников и в голову не пришло бы считать особым, не таким, как другие, выпадающим из европейской семьи. И уж тем более наследницей империи Чингисхана.

«ПОВОРОТ НА ГЕРМАНЫ»

Но чем дальше заходили в Москве европейские рефор­мы, тем ожесточеннее становилось сопротивление.