Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Самый первый из историков России, оставивший нам ее периодизацию, А.Л. Шлецер открывает третий (по его счету) период русской истории именно со времени Ива­на III. И называет он его почему-то не эпохой национально­го выживания, а как раз напротив — «Россия победонос­ная (vitrix)». В прямом согласии со Шлецером описывает начало государственного существования России в царст­вование Ивана III (занявшего практически всю вторую по­ловину XV века) один из самых авторитетных знатоков де­ла Сергей Михайлович Соловьев: «Относительно бедствий политических и физических должно заметить, что для об­ластей, доставшихся Иоанну в наследство от отца, его правление было самым спокойным, самым счастливым временем: татарские нападения касались только границ; но этих нападений было очень немного, вред, ими причи­ненный, очень незначителен; восстание братьев велико­княжеских только напугало народ; остальные войны были наступательные со стороны Москвы: враг не показывался в пределах торжествующего государства»⁴.

Где же «упорная борьба за существование»? Где корчи национального выживания? Если верить Шлецеру и Соло­вьеву, ничего этого просто не было. Как раз напротив, редко случалось в истории, чтобы юная страна была так обласкана судьбою, как Москва в эту первоначальную по­ру ее расцвета.

Кому же верить? Давайте не поверим никому и попро­буем разобраться самостоятельно.

ПРОВЕРКА МИФА

К счастью, есть для этого один хоть и косвенный, но в высшей степени эффективный способ. Я имею в виду вектор национальной миграции. То есть, проще говоря, ку­да бегут люди — в страну или из нее. Не всем ведь, как мы знаем даже из недавнего советского опыта, нравится жить в условиях постоянной скудости и осадного положения. Ясно, что, если тогдашняя Москва и впрямь судорожно бо­ролась за существование и строила гарнизонное государ­ство, едва ли, согласитесь, стали бы стремиться в нее люди из более благополучных и менее милитаризованных стран.

Показательна и позиция правительства в вопросах эми­грации. Мыслимо ли, например, представить себе бреж­невскую Россию, выступающую с громогласными декла­рациями в защиту права граждан на свободный выезд? Напротив, объявляла она эмигрантов изменниками роди­ны и рассматривала всякую помощь им со стороны Запа­да как вмешательство в свои внутренние дела. Так и ведет себя государство, из которого бегут.

Проблема лишь в том, что в царствование Ивана III ситу­ация была прямо противоположной: бежали — с Запада в Москву. И не смущало почему-то беглецов даже то об­стоятельство, что «70% территории России — это вари­ант Аляски».

Литовский сосед Ивана, великий князь Казимир, был большой дипломат. Серией глубоких и блестяще проду­манных интриг он добился того, что после его смерти сы­новья его, Казимировичи, заняли один за другим четыре центральноевропейских престола: польский, чешский, венгерский и, естественно, литовский, на котором уселся будущий зять Ивана III Александр. Это был самый боль­шой успех Литвы за всю ее историю. И вольности ее бояр не шли ни в какое сравнение с устойчивым, но все-таки скромным положением московской аристократии. Были у Вильно свои неприятности — у кого их не было? — но жизнь и смерть ее на карте тогда не стояли, и литовским вариантом азиатского деспотизма назвать ее не посмел бы и Тибор Самуэли.

И все-таки стрелка миграции почему-то четко указыва­ла тогда на Москву.

Кто требовал наказания эмигрантов-«отъездчиков», кто — совсем как брежневское правительство — клеймил их изменниками, «зрадцами», кто угрозами и мольбами добивался юридического оформления незаконности «отъезда»? Литовцы. А кто защищал гражданские права, и в частности право человека выбирать, где ему жить? Москвичи.

Цвет русских фамилий, князья Воротынские, Вязем­ские, Одоевские, Новосильские, Глинские, Трубецкие — имя им легион — это все удачливые беглецы из Литвы в Москву. Были и неудачливые. В 1482-м, например, боя­ре Ольшанский, Оленкович и Вельский собирались «отсе- сти» на Москву. Король успел: «Ольшанского стял да Оленковича», убежал один Федор Бельский. Удивительно ли, что так зол был литовский властелин на «зраду»? В 1496-м он горько жаловался Ивану III: «Князи Вязем­ские и Мезецкие наши были слуги, а зрадивши нас прися­ги свои, и втекли до твоея земли как то лихие люди; а ко мне бы втекли, от нас не того бы заслужили, как той зрад- цы»⁵. Королевская душа жаждала мести. Я бы, грозился он, головы с плеч поснимал твоим «зрадцам», коли бы «втекли» они ко мне. Но в том-то и беда его была, что не к нему они «втекали».