Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис

Война поставила на повестку дня ряд общетеоретических и программных вопросов, которые стали интенсивно дебатироваться в либеральной оппозиционной среде. Среди них центральное место занимал вопрос о взаимосвязи войны и революции. Если для октябристов и прогрессистов революция как способ разрешения системных политических кризисов была в принципе неприемлема, то в кадетской среде эта проблема решалась не столь однозначно. Напомним, что еще накануне войны кадеты испытывали тревогу, что в случае ее начала и сопряженных с ней возможных потрясений «не к.-д. будут на гребне войны, а крайние левые, которые первыми утопят к.-д.-тов, а затем и меньшевиков»^{1609}. Осознавая логическую связь между войной и революцией, кадеты предупреждали, что подготовка к масштабному международному вооруженному конфликту является рискованным шагом, чреватым социальными и политическими катаклизмами, усилением национально-освободительных движений. Недаром В.А. Маклаков еще в 1912 г. заявлял с думской трибуны: «Новая война — это новая революция»^{1610}. Этот прогноз оказался пророческим.

По мере поражений русской армии на фронтах и стремительного ухудшения материального положения народа, произошел перепад в массовой психологии, выразившейся в переходе от верноподданнических чувств первых дней войны к массовым протестным выступлениям. Начиная с осени 1914 г. вопрос о возможности в России новой революции уже не сходил с повестки заседаний ЦК партии кадетов. Так, в своем выступлении 14 ноября 1914 г. на заседании ЦК А.М. Колюбакин заявил, что революционный взрыв в стране вполне реален и поэтому на «разумные общественные слои» должна лечь обязанность принять необходимые меры к его предотвращению. Однако в представлении П.Б. Струве возможность «грозящего будто бы в стране революционного взрыва» была маловероятной. «Если бы мы, — заявил Струве, — видели, что взрыв действительно назревает, невозможно было бы молчать и сидеть — но в стране ничего подобного нет»^{1611}. Подводя итоги дискуссии, Милюков пытался убедить участников заседания в том, что «говорить о революции по окончании войны еще труднее, чем во время войны, — и все эти разговоры о революции есть отражение старого шаблона»^{1612}. Он пытался представить дело таким образом, что опасность революции есть не что иное, как фикция, которая якобы придумана левыми партиями. В отличие от Маклакова, который, образно говоря, обладал чутьем на революционную опасность, Милюков и особенно Струве уже не раз демонстрировали иллюзорность своих прогнозов.

В отличие от представителей провинциальных партийных комитетов, близко контактирующих с демократическими массами и заявлявшими, что ситуация в стране уже стала напоминать события 1905 г., Милюков продолжал уверять своих однопартийцев, что «в повторение революции 1905 г. мы не верим». В противовес провинциальным кадетам, настаивавшим на сближении с левыми партиями, он заявил, что партии ни в коем случае нельзя опять идти «за стихийной волной революции». Учитывая опыт прошлого, она должна сильнее прежнего «опровергать поведение с.-д.»^{1613} Одним из аргументов, которым часто пользовались кадетские идеологи для доказательства, что во время войны революции быть не должно, являлось утверждение о том, что якобы армия с «крайними левыми не пойдет». Оставаясь в рамках концепции эволюционного общественного развития, идеологи либерализма предпочитали верить, что массовые выступления получат мирную форму самовыражения. Однако реальная жизнь на каждом шагу «взрывала» либеральную теоретическую схему, заставляла вновь и вновь обращаться к обсуждению вопроса о революции.

В плане понимания либеральными теоретиками и идеологами реальной угрозы новой революции интерес представляет доклад Ф.Ф. Кокошкина «Об общем политическом положении», с которым он выступил 3 января 1916 г. на съезде кадетских комитетов подмосковных губерний. Проанализировав политическую ситуацию в стране, Кокошкин заявил о том, что русское общество, полностью разочаровавшееся в попытках либеральной оппозиции «образумить» путем разных мирных комбинаций исполнительную власть, вновь вернулось «к старой мысли о революционном перевороте». Хотя докладчик не раз заявлял о нежелательности революции во время войны, тем не менее он все же вынужден был признать, что «нельзя отрицать возможности революции после войны, хотя нельзя считать доказанной ее неизбежность». Суть проблемы, по его мнению, состоит «не в том, что будет или не будет революция, а будут ли достигнуты те цели, для достижения которых многие считают революцию необходимой».