Россiя въ концлагере

Урка дeлаетъ наглое лицо человeка, передъ которымъ ляпнули вопiющiй вздоръ. И потомъ разражается хохотомъ.

-- Ого-го... Отвeчать... Передъ самимъ Сталинымъ... Вотъ это здорово... Отвeчать... Мы тебe, братъ, кишки и безъ отвeту выпустимъ...

Стая урокъ подхватываетъ хохотъ своего пахана. И я понимаю, что разговоръ объ отвeтственности, о законной отвeтственности на этомъ каторжномъ робинзоновскомъ островe -- пустой разговоръ. Урки понимаютъ это еще лучше, чeмъ я. Паханъ продолжаетъ ржать и тычетъ Борису въ носъ сложенные въ традицiонную эмблему три своихъ грязныхъ посинeвшихъ пальца. Рука пахана сразу попадаетъ въ Бобины тиски. Ржанье переходитъ въ вой. Паханъ пытается вырвать руку, но это -- дeло совсeмъ безнадежное. Кое-кто изъ урокъ срывается на помощь своему вождю, но Бобинъ тылъ прикрываемъ мы съ Юрой -- и всe остаются на своихъ мeстахъ.

-- Пусти, -- тихо и сдающимся тономъ говоритъ паханъ. Борисъ выпускаетъ его руку. Паханъ корчится отъ боли, держится за руку и смотритъ на Бориса глазами, преисполненными боли, злобы и... почтенiя...

Да, конечно, мы не въ девятнадцатомъ вeкe. Faustrecht. Ну, что-жъ! На нашей полдюжинe кулаковъ -- кулаковъ основательныхъ -- тоже можно какое-то право основать.

-- Видите ли, товарищъ... какъ ваша фамилiя, -- возможно спокойнeе начинаю я...

-- Иди ты къ чорту съ фамилiей, -- отвeчаетъ паханъ.

-- Михайловъ... -- раздается откуда-то со стороны...

-- Такъ видите ли, товарищъ Михайловъ, -- говорю я чрезвычайно академическимъ тономъ, -- когда мой братъ говорилъ объ отвeтственности, то это, понятно, вовсе не въ томъ смыслe, что кто-то тамъ куда-то пойдетъ жаловаться... Ничего подобнаго... Но если кого-нибудь изъ насъ троихъ подколютъ, то оставшiеся просто... переломаютъ вамъ кости. И переломаютъ всерьезъ... И именно -- вамъ... Такъ что и для васъ, и для насъ будетъ спокойнeе такими дeлами не заниматься...

Урка молчитъ. Онъ, по уже испытанному ощущенiю Бобиной длани, понялъ, что кости будутъ переломаны совсeмъ всерьезъ (они, конечно, и были бы переломаны).

Если бы не семейная спаянность нашей "стаи" и не наши кулаки, то спаянная своей солидарностью стая урокъ раздeла бы и ограбила бы насъ до нитки. Такъ дeлается всегда -- въ общихъ камерахъ, на этапахъ, отчасти и въ лагеряхъ, гдe всякой случайной и разрозненной публикe, попавшей въ пещеры ГПУ, противостоитъ спаянная и "классово-солидарная" стая урокъ. У нихъ есть своя организацiя, и эта организацiя давитъ и грабить.

Впрочемъ, такая же организацiя существуетъ и на волe. Только она давитъ и грабить всю страну... {49}

ДИСКУССIЯ

Часа черезъ полтора я сижу у печки. Паханъ подходитъ ко мнe.

-- Ну, и здоровый же бугай вашъ братъ. Чуть руки не сломалъ. И сейчасъ еще еле шевелится... Оставьте мнe, товарищъ Солоневичъ, бычка (окурокъ) -страсть курить хочется.

Я принимаю оливковую вeтвь мира и достаю свой кисетъ. Урка крутить собачью ножку и сладострастно затягивается...

-- Тоже надо понимать, товарищъ Солоневичъ, собачье наше житье...

-- Такъ что же вы его не бросите?

-- А какъ его бросить? Мы всe -- безпризорная шатiя. Отъ мамкиной цицки -- да прямо въ безпризорники. Я, прямо говоря, съ самаго малолeтства воръ, такъ воромъ и помру. А этого супчика, техника-то, мы все равно обработаемъ. Не здeсь, такъ въ лагерe... Сволочь. У него одного хлeба съ пудъ будетъ. Просили по хорошему -- дай хоть кусокъ. Такъ онъ какъ собака лается...

-- Вотъ еще, васъ, сволочей, кормить, -- раздается съ рабочей полки чей-то внушительный басъ.

Урка подымаетъ голову.

-- Да вотъ, хоть и неохотой, да кормите же. Что ты думаешь, я хуже тебя eмъ?

-- Я ни у кого не прошу.

-- И я не прошу. Я самъ беру.

-- Ну вотъ и сидишь здeсь.

-- А ты гдe сидишь? У себя на квартирe?

Рабочiй замолкаетъ. Другой голосъ съ той же полки подхватываетъ тему:

-- Воруютъ съ трудящаго человeка послeднее, а потомъ еще и корми ихъ. Мало васъ, сволочей, сажаютъ.

-- Насъ, дeйствительно, мало сажаютъ, -- спокойно парируетъ урка, -вотъ васъ -- много сажаютъ. Ты, небось, лeтъ на десять eдешь, а я -- на три года. Ты на совeтскую власть на волe спину гнулъ за два фунта хлeба и въ лагерe за тe же два фунта гнуть будешь. И подохнешь тамъ къ чертовой матери.

-- Ну, это еще кто скорeе подохнетъ...

-- Ты подохнешь, -- увeренно сказалъ урка. -- Я -- какъ весна -- такъ ищи вeтра въ полe. А тебe куда податься? Подохнешь.

На рабочей нарe замолчали, подавленные аргументацiй урки.

-- Такимъ, прямо головы проламывать, -- изрекъ нашъ техникъ.

У урки отъ злости и презрeнiя перекосилось лицо.

-- Эхъ, ты, въ ротъ плеванный. Это ты-то, чортъ моржевый, проламывать будешь? Ты, братъ, смотри, ты, сукинъ сынъ, на носъ себe накрути. Это здeсь мы просимъ, а ты куражишься, а въ лагерe ты у меня будешь на брюхe ползать, сукинъ ты сынъ. Тамъ тебe въ два счета кишки вывернутъ. Ты тамъ, братъ, за чужимъ кулакомъ не спрячешься. Вотъ этотъ -- урка кивнулъ въ мою сторону -этотъ можетъ проломать... А ты, эхъ ты, дерьмо вшивое... {50}

-- Нeтъ, такихъ... да... такихъ совeтская власть прямо разстрeливать должна. Прямо разстрeливать. Вездe воруютъ, вездe грабятъ...