Россiя въ концлагере

Такiе же формуляры, личныя карточки, учетныя карточки -- и тоже, каждая разновидность -- въ сорока пяти тысячахъ экземпляровъ -- перетаскивались окончательно обалдeвшими статистиками и старостами изъ колонны въ колонну, изъ барака въ баракъ. Тысячи безымянныхъ Ивановъ, "оторвавшихся отъ своихъ документовъ" и не знающихъ, куда имъ приткнуться, бродили голодными толпами по карантину и пересылкe. Сотни начальниковъ колоннъ метались по баракамъ, пытаясь собрать воедино свои разбрeдшiяся стада. Была оттепель. Половина бараковъ -- съ дырявыми потолками, но безъ крышъ -- протекала насквозь. Другая половина, съ крышами, протекала не насквозь. Люди изъ первой половины, вопреки всякимъ вохрамъ, перекочевывали во вторую половину, и въ этомъ процессe всякое подобiе колоннъ и бригадъ таяло, какъ снeгъ на потолкахъ протекавшихъ бараковъ. Къ началу февраля въ лагерe установился окончательный хаосъ. Для ликвидацiи его изъ Медвeжьей Горы прieхалъ начальникъ УРО (учетно-распредeлительнаго отдeла) управленiя лагеремъ. О немъ, какъ и о всякомъ лагерномъ пашe, имeющемъ право на жизнь и на смерть, ходили по лагерю легенды, расцвeченныя активистской угодливостью, фантазiей урокъ и страхомъ за свою жизнь всeхъ вообще обитателей лагеря.

___

Часа въ два ночи, окончивъ нашъ трудовой "день", мы были собраны въ кабинетe Богоявленскаго. За его столомъ сидeлъ человeкъ высокаго роста, въ щегольской чекистской шинели, съ твердымъ, властнымъ, чисто выбритымъ лицомъ. Что-то было въ этомъ лицe патрицiанское. Съ нескрываемой брезгливостью въ поджатыхъ губахъ онъ взиралъ на рваную, голодную, вороватую ораву актива, которая, толкаясь и запинаясь, вливалась въ кабинетъ. Его, казалось, мучила необходимость дышать однимъ воздухомъ со всей этой рванью -- опорой и необходимымъ условiемъ его начальственнаго бытiя. Его хорошо и вкусно откормленныя щеки подергивались гримасой холоднаго отвращенiя. Это былъ начальникъ УРО, тов. Якименко.

Орава въ нерeшимости толклась у дверей. Кое-кто подобострастно кланялся Якименкe, видимо, зная его по какой-то предыдущей работe, но Якименко смотрeлъ прямо на всю ораву и на поклоны не отвeчалъ. Мы съ Юрой пробрались впередъ и усeлись на подоконникe.

-- Ну, что-жъ вы? Собирайтесь скорeй и разсаживайтесь.

Разсаживаться было не на чемъ. Орава вытекла обратно и вернулась съ табуретками, полeньями и досками. Черезъ нeсколько минутъ всe разсeлись. Якименко началъ рeчь.

Я много слыхалъ совeтскихъ рeчей. Такой хамской и по смыслу, и по тону я еще не слыхалъ. Якименко не сказалъ {119} "товарищи", не сказалъ даже "граждане". Рeчь была почти безсодержательна. Аппаратъ расхлябанъ, такъ работать нельзя. Нужны ударные темпы. Пусть никто не думаетъ, что кому-то и куда-то удастся изъ УРЧ уйти (это былъ намекъ на профессоровъ и на насъ съ Юрой). Изъ УРЧ уйдутъ либо на волю, либо въ гробъ...

Я подумалъ о томъ, что я, собственно, такъ и собираюсь сдeлать -- или въ гробъ, или на волю. Хотя въ данный моментъ дeло, кажется, стоитъ гораздо ближе къ гробу.

Рeчь была кончена. Кто желаетъ высказаться?

Орава молчала. Началъ говорить Богоявленскiй. Онъ сказалъ все то, что говорилъ Якименко, -- ни больше и ни меньше. Только тонъ былъ менeе властенъ, рeчь была менeе литературна и выраженiй нелитературныхъ въ ней было меньше. Снова молчанiе.

Якименко обводитъ презрительно-испытующимъ взоромъ землисто-зеленыя лица оравы, безразлично скользить мимо интеллигенцiи -- меня, Юры и профессоровъ -- и говоритъ тономъ угрозы:

-- Ну?

Откашлялся Стародубцевъ. "Мы, конечно, сознавая нашъ пролетарскiй долгъ, чтобы, такъ сказать, загладить наши преступленiя передъ нашимъ пролетарскимъ отечествомъ, должны, такъ сказать, ударными темпами. Потому, какъ нeкоторая часть сотрудниковъ, дeйствительно, работаетъ въ порядкe расхлябанности, и опять же нeту революцiоннаго сознанiя, что какъ наше отдeленiе ударное и, значитъ, партiя довeрила намъ отвeтственный участокъ великаго соцiалистическаго строительства, такъ мы должны, не щадя своихъ силъ, на пользу мiровому пролетарiату, ударными темпами въ порядкe боевого заданiя."

Безсмысленной чередой мелькаютъ безсмысленныя фразы -- штампованныя фразы любого совeтскаго "общественника": и въ Колонномъ Залe Москвы, и въ прокуренной закутe колхознаго сельсовeта, и среди станковъ цеховаго собранiя. Что это? За семнадцать лeтъ не научились говорить такъ, чтобы было, если не смысловое, то хотя бы этимологическое подлежащее? Или просто -- защитная окраска? Не выступить нельзя -- антiобщественникъ. А выступить?.. Вотъ такъ и выступаютъ -- четверть часа изъ пустого въ порожнее. И такое порожнее, что и зацeпиться не за что. Не то что смысла -и уклона не отыскать.

Стародубцевъ заткнулся.

-- Кончили?

-- Кончилъ.

Якименко снова обводитъ ораву гипнотизирующимъ взоромъ.

-- Ну?.. Кто еще?.. Что, и сказать нечего?

Откашливается Насeдкинъ.

-- У меня, разрeшите, есть конкретное предложенiе. По части, чтобы заключить соцiалистическое соревнованiе съ УРЧ краснознаменнаго Водораздeльскаго отдeленiя. Если позволите, я зачитаю...