Россия в неволе

Все опешили. Тимура судили за автобусную кражу, а тут такое... В зал сунулся красный от напряжения судебный пристав, и схватив бабку за загривок, как овчарку, на ходу извинился перед судьей:

– Извините, зал перепутали...

В длинной череде коротких дней – все быстро, наспех, временно: знакомства, семейки, тюремная любовь. Но иногда все наоборот, как в выходные в одной последовательности с праздниками, когда ни свиданок, ни судов, ни библиотек, ни газет (впрочем, и так старых), ни ножниц для подстрижки (или машинки), ни санчасти (феники, мазь Вишневского, активированный уголь, один и тот же желтенький антибиотик от всех простуд...), ни спецчасти (в которой две вовсе не "мелкокалиберные" красивых девушки: темненькая и светленькая), ни писем, ни бани, ни даже режимника (с его руганью или беседами о том, что на дворе перемены, что тут тоже люди сидят, он понимает, и что все мы под Богом ходим...), и уж тем более хозяина (его день – вторник, или когда комиссия пожалует). Тишина. Только одни и те же песни: то "Queen", то "Виагра": "Лучшие друзья девушек – это бриллианты"... (давно уже здесь никто и слыхом не слыхал о Мерлин Монро, обронившей эту фразочку, принадлежность которой для обывателей централа тоже покрыта мраком).

Заезжают, выезжают, стираются и редко вспоминаются лица тех, кто еще вчера с тобой делил одну пайку, мылся в бане, пережидал в боксике очередной бессмыссленный шмон (оборванные дороги тут же восстанавливаются, да и попробуй не сделать этого – повесят на дверь шерстяной носок, заморозят! – и что жил, то зря...) – а сегодня вместо этих лиц рядом уже другие. Варианты бесконечнее бесконечности, в этой шахматной партии не только белые, черные, красные и голубые... Есть и перекрасившиеся, есть и пешки, лезущие в ферзи, и много разных скрытых неизвестных в этом уравнении, где человек – это свобода, но каждый ее понимает по-разному. Все нелепее маленькие отдельные трагедии, все туже гайки "демократического суда" (еще вчера вышка была пятнадцать, и надо было до хрена делов чтобы ее получить – кучу 105-х, доказанных, со всеми отпечатками, и опознаниями, и подписями на том месте, и подтертыми циферками, и опровергнутыми алиби, а сегодня – за прогулку на катере: 11 строгого...). И все мельче и слабее человек и его большая маленькая семья – людских хат уже поровну на централе с шерстяными ("бээс"-ники, "рабочка", пидоры...). И с дорогами все больше проблем: обложат со всех сторон – и думай, как связь держать, с кем ловиться...

Сашка, деревенский мужик, заехавший на белом коне и с белочкой на плече, рвавшийся в первые сутки в дверь, на вахту – отдуплился, отмяк, взял на себя все полы, все, как он назвал, сам "пхд" (производственно-хозяйственная деятельность), и даже постарался больше никого к этому не подпустить:

– Я сам! Ух, как соскучился без работы! Дайте мне фронт работы, не могу просто так сидеть...

Для некоторых, может, это и нежданное благо – есть время протрезветь, подумать, поразмыслить – кем жил. У Сашки уже от пьянки – ни семьи, ни угла своего, ни хозяйства, ни перспективы впереди. Ему полезно пообщаться с людьми – это точно. Он в своем покинутом на произвол судьбы лесном поселке, в одиноком углу в малосемейке – не ел столько, и не отдыхал, и не видел себя со стороны, как катился коробком вниз, как камнем летел на дно адской пропасти. Правда, с пищеварением у него наладилось не так быстро, как с рассудком – за годы питья – не того, заржавел механизм. Съест порции три, а потом неожиданно, в самый неподходящий момент – как сделает залп! И из-за ширмы – звуки, будто заводит кто-то подолгу дряхлый мотоцикл, и повсюду запашок "несгоревшего" топлива – так и до булемии недалеко... И шутки по хате соответствующие – тех, кто не спит, убаюканный в тысячный раз повторенным "Белым теплоходом...", кто уткнулся в подушку от удушающей хим. атаки запахом проскочившей через Сашкин организм чисовской баланды, макарон, кислого серого хлеба, испеченного на дрожжах десятилетиями не менявшейся закваски, с достопамятных красно-кровавых времен.

Кем он мог бы быть, Сашка? Без одной секунды электромастер (не досдал один зачет, запил), кандидат по лыжам (бегал за район, дальше денег не хватило), состоявшийся охотник и рыбак – три избушки в Удорской тайге, и несостоявшийся муж и отец троих детей: девочки и девушки... И – никто.

Все в прошлом – охотничьи тропы и рыбацкие избушки. Как в прошлом и спокойствие того края, где раньше были только охотники и рыбаки. Сто лет назад в этом краю не было ни самоубийств, ни намеренных убийств. Как не было ни "Трои", ни падающих с неба отработанных ступеней ракет, несущих не только заработки искателям металлов, но и настоящий повальный рак и прочие "прелести"... В недавнем, социалистическом прошлом – этот край был отдан болгарам, которые получили его в виде своей лесной делянки, и угнали, сколько могли, в солнечную Болгарию – и леса, и девчонок... Оставив на растерзание пустые общаги и временные дома.