Россия в неволе

Ограбление в Чите. Пик жары в Москве, рекорды температур по стране, волна ограблений с крупными суммами, расстрелянные охранники, "Вот, новый поворот, и мотор ревет", самопропаганда профсоюзов со спортивной окрошкой – корм для свиней, из которого каждый случай дерзкого нападения вызывает в тюремном организме волну какой-то радостной сопричастности: сколько отработали, сколько было человек... Каждые полчаса скрипучий "радиоманьяк" сначала обливался потом от московской жары, и потом скупо сообщал, будто отработались в его кладовых и подвалах, как пушкинский скряжистый рыцарь – уточненные цифры, количество миллионов рублей, килограммов и граммов золота и серебра, растаявших в неизвестности.

Где эта Чита? Где-то далеко "шумят поезда, самолеты сбиваются с пути..." – наверняка дичь, провинция: один аэропорт, одна бамовских времен железка и асфальтовая дорога сталинского образца. И тайга, вечная угрюм-тайга, с такой же речкой, по которой уплыть бы им с этими мешками... Нет, не удалось.

Уйти – и сложно и просто. Каждый, почти каждый здесь это знает. Через пару дней – другие новости, "радиоманьяк" рад до усеру: кого-то взяли в аэропорту с прессом денег (по хате – вздох разочарования...), в перелеске "случайным прохожим" найдены недостающие миллионы (вздох, еще один – зато "радиоманьяк" торжествует, расписывая с утра до ночи, что взяли пятерых, всех пятерых). И через некоторое время, все тем же голосом, привыкшим к бесконечному вранью – взяли четверых, и нашли еще одного, прикопанного уже где-то. Без запинки. Без тени смущения, не краснея (а кто увидит?) – еще вчера взяли пятерых живыми, а сегодня уже их стало четверо, и один якобы в земле (уточненные данные, конечно, за несколько дней "уточнили", а то вдруг на наших ушах доширак не удержится – лапша должна быть качественной, добротной, сказано взяли четверых – значит, четверых, плюс-минус один, это уже мелочи...)

И очень качественная своей правдивостью, провинциальной невыдуманностью, новость про деньги, найденные в лесочке под Читой каким-то "прохожим", будто окурок в проулочном дворике...

Осталось только профессора Капицу засунуть в радиокоробку, чтобы он рассказал нам все это "очевидное-невероятное" – в оконцовке все в хате стали раздражаться на каждое сообщение – да ну на хрен! – а "радиоманьяк" все продолжал смаковать поимку налетчиков, исполняя при этом, казалось, каждые полчаса при этом сообщении свой маниакальный майкл-джексоновский танец. Как только у него нос не отвалится от духовного сифилиса: то петь голосом "Аббы": мани-мани-мани-мани, то сокрушаться, как красиво пацаны отработались, то злорадствовать, как одного из них взяли в частном аэровокзале, с наклеенными усами, бородой!

– Эх, дурни, тайга же там кругом... Сел в лодочку, и плыви себе туристом... – вздохнул кто-то, пока радиомонстр катился по стране волной, вызывая ответную волну желчи в людских умах, занятых повседневностью, и во многом оскудевших от нелюбви и нищеты.

– А дерзкие ребята! – ответил Шувал, и принялся вновь разжевывать спичку, размышляя над очередной отпиской по женским адресам.

Радиоманьяк будто школьный учитель, как наяву, вновь прошелся по хате, пройдясь от убийств к погоде, от рекордов похищенного к рекордам температуры, вновь пережевывая эту пищу всех радио- и теле-монстров. Хорошо, что в хате нет телевизора, а то и телекамеры бы мозги выели.

В Москве беспрецедентная жара, а у нас – снег за решкой, мелкий, колючий, противный, как сухая чисовская сечка. Повешенное в качестве занавески одеяло надувается внутрь хаты, как серый с белыми крестиками парус. И эту слабую преграду, приходится снимать к каждой проверке – не положено, вдруг решку подпиливаем, да еще в хате побегушник Костя, которого проверяют каждые четверть часа (вдруг надумал очередной, седьмой, побег... – бац "красную полосу", особый контроль). Сова завернулся в лантухи, да еще накинул сверху на лицо свою кожаную куртку, напоминая свернутую, спеленутую куколку-мумию какого-то неизвестного огромного насекомого. Действительно, что из него вылупится в местном инкубаторе? Пока что этот короед способен рассуждать о Боге, о правильности жизни без предательств (его подельник грузит, а он только улыбается), получая дачку от мамки с бабушкой тут же раздает сигарчухи всем, кто ни попросит, да не по одной, а пачками, слегка при этом розовея от удовольствия (правда, смотришь, дня через три уже вновь стреляет, по одной).

Шувал, зная, что Сова спит чутко, толкает его локтем. Сова отзывается из-под куртки неопределенным стоном, означающим: что хотел?

– А дерзкие ребята... Тридцать шесть мультов, это сколько, если на бакинские перевести?.. Мульта полтора... А ты, Сова, за сотовый задроченный какой-то заехал! И то не смог отработаться, пятера твоя... Что жил – то зря!