Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Отсутствие четко обозначенной границы везде и всегда бывало причиной территориальных споров и вооруженных столкновений, не могла быть исключением пограничная неопределенность между Российской империей и среднеазиатскими ханствами, задержавшимися в своем развитии по крайней мере на полтысячи лет.

«Пользуясь отсутствием определенной охраняемой границы, – свидетельствует самый авторитетный советский исследователь вопроса Н.А. Халфин, – кокандские отряды вторгались в кочевья этих племен, собирали с них дань, отбирали скот, подстрекали к выступлениям против Российской империи. Царские войска в свою очередь предпринимали эпизодические походы против кокандских укреплений, разрушали их и возвращались снова на свои базы – укрепление Верное и форт Перовский»[71].

Судя по всему, кокандское «руководство» уверовало, что Россия в своем технико-экономическом развитии недалеко ушла от Коканда, тем более что до Коканда не могла не дойти информация о поражении России в Крымской войне, прежде всего от Турции – одной из участниц антироссийской коалиции. Такое убеждение наверняка владело умами тех, кто принимал в Коканде ответственные решения, о чем говорит авторитетное заключение знатока проблемы: «Регулярной армии в Коканде не существует. Артиллерия у кокандцев есть; но она так дурна, что едва ли можно назвать ее этим именем»[72]

.

Кокандских правителей и военачальников искушала также, видимо, малочисленность русских войск, размещенных в фортах укрепленных линий, и вместе с тем вдохновляла многочисленность своего воинства. Существовал еще один фактор, ослаблявший среднеазиатские ханства в их противостоянии России: непрекращавшиеся междоусобицы. Причем мусульманские владетели, считавшиеся хранителями истинной веры, уничтожали и разоряли правоверных мусульман в завоеванных городах и кишлаках, как если бы те были неверными. Неоправданная жестокость по отношению к врагам-единоверцам была характерной чертой вооруженных столкновений между ханствами.

Крымское поражение имело многочисленные и разнообразные последствия для российского общества; одно из них – горькое разочарование в просвещенной Европе, еще недавно бывшей такой близкой сердцу всякого цивилизованного россиянина. Объединившись с извечным врагом России Османской империей, великие европейские державы не только предали русских европейцев, но и указали России ее место в мире, которое они же ей отвели. Русское общество находилось в шоке и пыталось переосмыслить свое отношение к Западу. «Не в Европе будущее России: к Азии должна она обратить свои взоры, – утверждал генерал-майор Генерального штаба И.Ф. Бларамберг в январе 1856 г. – Блистательное развитие (особенно в последние 30 лет) и постоянное с году на год увеличение числа отечественных фабрик и мануфактур, потребляющих наши же сырые произведения, требуют новых путей сбыту; а так как европейские рынки заперты для мануфактурных произведений России соперничеством всех государств этой части света, то она поневоле должна обратиться для продажи своих произведений к обширным странам Азии»[73]. Эту идею разделяли в то время многие крупные правительственные чиновники, ученые, промышленники и публицисты. Можно назвать имена Ю.А. Гагемейстера, Ф.Г. Тернера, А. Шипова, И.Н. Березина, П.И. Небольсина и др. Все авторы исходили (чаще молчаливо) из положения: «В Европе нас не ждут».

Русофобия, генерируемая дипломатами Великобритании, во второй половине XIX в. стала чуть ли не европейской идеологией, что позволило Ф.М. Достоевскому сделать заключение: «Европа нас готова хвалить, по головке гладить, но своими нас не признает, презирает нас втайне и явно, считает низшими себя как людей, как породу, а иногда так мерзим мы им, мерзим вовсе, особенно когда им на шею бросаемся с братскими поцелуями. С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил…»[74]

В России, однако, отдавали себе отчет, что, во-первых, в Азии тоже никто не стоит в ожидании русских, широко распахнув объятия, а во-вторых, в условиях бесконечного ханского произвола и насилия, в которых привыкли существовать местные жители, не может быть речи о выгодной и безопасной торговле в Бухарском, Хивинском и Кокандском ханствах. Поэтому делался вывод (его сформулировал востоковед В.В. Григорьев) о необходимости перехода Средней Азии «под владычество какой-либо христианской державы, которая бы, водворив там порядок и безопасность, внушила обитателям Аму и Сыра желание воспользоваться их естественными средствами к улучшению собственного и соседей их благосостояния. Тогда может пойти речь и о торговле России со странами к юго-востоку от Внутренней Азии, – до тех пор, т. е. пока эта последняя будет оставаться тем же, что она есть, – всякое рассуждение об этом будет праздной, совершенно бесплодной болтовней»[75].