Вдоль всей Пушкинской улицы, а также на других, знаменитых своей белой акацией улицах Одессы, названных по именам видных деятелей XVIII в. - основателей города (Ришелье, де Рибаса, Ланжерона), все еще красовались объявления лотошных клубов и кабаре, вывески с написанными на них по-румынски словом «Боде-га» (теперь эти «бодеги» были закрыты) и обрывки воззвания на румынском, немецком и русском языках (но не на украинском): «Мы, Ион Антонеску, маршал Румынии, профессор Л. Алексяну, губернатор Транснистрии» и т.д. и т.д. На одном из больших зданий виднелась вывеска «Гувернэмынтул Транснистрией», а таблички на автобусных остановках (отнюдь не означавшие, что в городе продолжали ходить автобусы) гласили, что первый автобус «Аэропорт - латара» (вокзал) отходит в 7 часов 15 минут утра. Театральные афиши сообщали о музыкальных спектаклях в «Театрул де опера ши балет». В Одессе имелось также много других развлечений, даже симфонический оркестр германских ВВС дал здесь концерт (правда, он состоялся 27 марта, когда власть была в руках немцев). Существовало здесь и несколько пошивочных ателье и множество других мелких мастерских, чьи владельцы теперь исчезли. Свободное предпринимательство всевозможного рода, как видно, вовсю процветало в Одессе при румынах. Румынские генералы возили из Бухареста целыми чемоданами дамское белье и чулки и заставляли своих ординарцев продавать все это на рынке. Даже и сейчас еще на рынке можно было купить много различных мелочей - немецкие карандаши, венгерские сигареты, немецкие сигареты (называвшиеся «Крым» и изготовлявшиеся в Крыму) и даже флаконы духов, а также чулки, правда, последние уже становились редкостью и продавались только из-под полы. Милиция зорко следила за подобного рода торговлей, и одесситы на рынке выглядели несколько притихшими.
На рынке продавали варенье по 20 рублей банка и хлеб по 10 рублей кило (что было очень дешево); на прилавках было много молока; кое-кто продавал также немецкий яблочный сок в бутылках. Пара шелковых чулок из-под полы теперь стоила 300 рублей, А продавщицы все еще называли цену в марках, хотя имели в виду рубли. В качестве оберточной бумаги употреблялись немецкие газеты.
Хотя порт с его доками и элеваторами представлял собой груды дымящихся развалин, на Приморском бульваре с его видом на порт и на море, как обычно, толпилась молодежь. Многие сидели на скамейках или на ступенях знаменитой лестницы (увековеченной в эйзенштейновском «Броненосце “Потемкине”»). Припоминаются мне, в частности, двое парнишек - один белокурый, другой с начинавшими пробиваться черными усиками, - которые рассуждали на своем одесском жаргоне о страшных разрушениях, причиненных немцами порту и другим районам города, а особенно промышленным предприятиям на Молдаванке и на Пересыпи. Они вспоминали также, как в последние две недели немецкой оккупации им приходилось скрываться со своими приятелями в подвалах и в катакомбах - выходить на улицу, даже до наступления комендантского часа (3 часа дня), было опасно: немцы могли схватить их и отправить в Германию или же просто застрелить. Упоминая о немцах, они прибегали к самым изощренным ругательствам и говорили, что румыны здесь здорово откормились к тому времени, когда в феврале все захватили немцы. В общем они были довольны приходом Краской Армии, потому что при немцах было действительно ужасно. Румыны по крайней мере оставляли «большинство людей» в покое, хотя некоторым, особенно евреям, здорово досталось от сигуранцы. Однако в общем-то румыны не очень придирались к людям. «Можно было жить» - на рынке было полно продуктов, и у румынских солдат всегда можно было купить множество всяких вещей.
«Что же случилось с евреями?» - спросил я. «О, - ответил блондинчик, - говорят, очень много их отправили на тот свет, но сам я этого не видел. Некоторым удалось спастись - за небольшие деньги у румын можно было купить что угодно, даже паспорт на имя Ришелье. У нас в подвале жила одна еврейская семья; раз в неделю мы носили ей что-нибудь поесть. Румынские «фараоны» знали о ней, но и ухом не вели. Они говорили, что столько евреев было истреблено лишь потому, что этого требовали немцы. «Не уничтожите евреев, не получите Одессы», - заявляли немцы румынам. По крайней мере так нам говорили румыны».
«Губернатор Транснистрии» профессор Алексяну избрал в качестве своей резиденции чудесный Воронцовский дворец на Приморском бульваре, в котором до оккупации размещался Дворец пионеров. Теперь, после освобождения, он снова станет Дворцом пионеров. Алексяну, как рассказывали в Одессе, предоставил сигуранце полную свободу рук. В феврале 1944 г. его сняли в связи с колоссальными растратами, в которых, по разговорам, он был замешан. Алексяну тратил казенные деньги не на общественные нужды, а больше на хорошенькие ножки.
После смещения Алексяну губернатором был назначен генерал Потопяну, руководивший осадой Одессы в 1941 г. Его власть была уже сильно ограничена. Ибо с февраля 1944 г. неофициально - а с 1 апреля вполне официально - в Одессе всем распоряжались немцы.