Россия в XVIII столетии: общество и память

Таким образом, авторы солидарны с Ю. Г. Алексеевым в том, что формирование концепции «собирания земель» происходит в последней четверти XV в. и связано с деятельностью Ивана III. В подтверждение своего взгляда на нее авторы приводят ряд цитат из исторических источников, однако представляется, что их интерпретация несколько излишне прямолинейна. Сосредоточив свое внимание на идее объединения/собирания русских земель, они лишь вскользь упоминают о «трех сценариях», не пытаясь проанализировать, как они соотносились между собой, как взаимодействовали и как применялись, в результате чего фактически за пределами их внимания парадоксальным образом оказалась идея империи. Очевидно, что речь идет о требующей комплексного анализа чрезвычайно сложной комбинации различных идеологем, нашедших отражение как в письменных текстах, так и разного рода символических изображениях, и к тому же находившейся в процессе постоянной трансформации. Для темы данной работы важно, что концепция собирания земель возникает в связи с необходимостью обоснования политического суверенитета и внешней политики, причем, если развитие этой концепции и могло через несколько столетий привести к появлению понятия «народ», то в источниках XV в. оно, конечно, еще не просматривается. Приведенные авторами цитаты указывают скорее на то, что сами творцы данной концепции понимали ее прежде всего в династическом смысле: великий князь московский объявлял свои претензии на земли, которые некогда находились во владении Рюриковичей. При этом политические и сугубо прагматические претензии на земли предков соединялись с отмеченным выше восприятием Русской земли, как объединенной православием духовной общности, и подкреплялись сознанием миссии единственного после падения Византии защитника «правильной» веры.

Стоит также отметить, что уже в XV в. временные рамки концепции собирания русских земель расширяются, распространяясь и на предшествующее время. Так, в «Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича» говорится, что он «Внук же бысть православнаго князя Ивана Даниловича, събрателя Руской земли, /Курсив мой. – А. К./ корене святого и богом насаженаго саду, отрасль благоплодна и цвѣт пркрасный царя Володимера, новаго Костянтина, крестившаго землю Рускую, сродник же бысть новою чюдотворцю Бориса и Глѣба».[457] Позднее от Ивана Калиты и через Ивана III миссия собирателя русских земель протягивается к Василию III, который в Первом послании Ивана Грозного Андрею Курбскому назван «приобретателем исконных прародительских земель».[458] Показательно при этом, что Грозный также называет здесь в качестве своих предков Владимира Святого и Владимира Мономаха, добавляя к ним Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана III и Василия III и обосновывая этим генеалогическим экскурсом свое право на самодержавие. При этом замена Русской земли на исконную прародительскую, по-видимому, не случайна. Комментаторы Первого послания Грозного отмечают, что перечисление предков царя в этом тексте заменяет обычное для дипломатических грамот того времени перечисление земельных владений.[459] Если понятие «Русская земля» подразумевало исключительно единство православных, то отсылка к прародительским землям (не зависимо от реальной исторической основы) позволяла включить в дискурс «собирания земель» и завоевания на Востоке. Так, после взятия в 1552 г. Казани Иван Грозный произнес: «Отечество наше взыскашеся прародителей наших, царство к нам возврагцашеся; един есми государь великий царь над Русью и над Казанью учинишася».[460] Еще раньше в созданном в начале XVI в. «Сказании о князьях владимирских» к исконным отчинам московских князей были причислены земли Ливонии, а позднее как отчина Владимира Святого Тьмутаракань, отторженная от Руси Ордой, описывалась и Астрахань – следующая цель экспансии на Восток. Похоже, что отмечаемая современными историками противоречивость различных «сценариев» преодолевалась идеологами XVI в. без особого труда.

Если концепция собирания русских земель, как внешнеполитическая доктрина (хотя понятно, что позднее значение ее стало более широким, распространившись на сферу национального самосознания), действительно сложилась в связи с противостоянием Московского княжества с Литвой, то произошло это не сразу. Так, в «Задонщине» – главном памятнике Куликовского цикла, самый ранний список которого относится к концу XV в.,[461] союзниками Дмитрия Донского выступают два литовских князя, два Гедеминовича, идущие вместе с ним сражаться за «землю за Рускую и за вКру крестьяньскую».[462] Сын Донского Василий Дмитриевич, как известно, был женат на дочери великого князя литовского Витовта, а дочь Ивана III Елена была женой великого князя литовского Александра Казимировича, ставшего позднее польским королем. Очевидно, что в это время Литва еще рассматривалась как политический партнер, соперник, но не заклятый враг.