Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Императрица не только не оказывала на племянника ни малейшего давления, но, более того, давала ему почувствовать свою поддержку; Петр Федорович сам распоряжался судьбою собственных земель и сам нес ответственность за двусторонние переговоры. Реальный Петр, в отличие от того слабоумного урода, каким его изобразила в своих «Записках» коварная Екатерина[109], вел переговоры твердо и отстаивал свои территориальные права с большим упорством^{403}. Он умел выжидать и предоставлял противнику делать ему все новые и новые предложения, — на такую тактику его вдохновляли немногие русские, сохранившие верность франко-прусскому лагерю: Трубецкой, Ушаков, Шувалов, а также прусские дипломаты: Гольц и Варендорф. У великой княгини Екатерины Алексеевны, которой к этому времени пошел двадцать второй год, имелись свои расчеты: мать ее, урожденная принцесса Голштейн-Готторпская, приходилась сестрой Адольфу-Фридриху, наследнику шведского престола, и Фридриху-Августу, герцогу-администратору; дочь свою она воспитала в ненависти к датчанам. Униженная позорной высылкой княгини Цербстской из Петербурга в 1745 году, приведенная в замешательство удалением из Петербурга герцога-администратора, Екатерина поддерживала все намерения нелюбимого супруга и старалась, как могла, укрепить его позицию[110]; с помощью интриг и злословия она сеяла рознь в рядах бестужевских приспешников[111]. В секретной переписке с матерью великая княгиня постоянно клялась, что будет отстаивать интересы обожаемых дядюшек как свои собственные^{404}. Сами по себе голштинские земли были Екатерине безразличны, но они должны были послужить обменной монетой в процессе установления мира на севере Европы, ускорить падение Бестужева, а быть может, и способствовать досрочному восшествию великого князя на престол его предков.

В течение 1751 года Петр Федорович показал себя достойным продолжателем политики своего отца и не дал себя обмануть ни канцлеру, ни своим собственным министрам. Чем сильнее настаивали его собеседники на необходимости подписать договор или конвенцию, тем больше он противился их уговорам; он и слышать не желал о том, чтобы Россия служила посредницей в отношениях между Килем и Копенгагеном. Он запретил Пехлину, главе своего «голштинского» кабинета, принимать письма от Линара и Бестужева. Елизавета восхищалась твердостью характера племянника и гарантировала ему свою поддержку^{405}.[112]

Между тем канцлер создал в Коллегии иностранных дел группировку, призванную защитить интересы Фредрика V; в нее вошли Лииар, Пехлин, Черкасов, Чоглоков. В конечном счете речь здесь шла не о территориях, принадлежавших великому князю (в сущности, для датского короля этот клочок земли мало что значил), но о самом присутствии в Европе двух голштинских принцев в качестве наследников шведского и русского престола; для русских же сторонников датского короля речь шла о добрых отношениях с Данией — союзницей богатой Англии. С точки зрения Бестужева и его единомышленников, выгоды великого князя и судьба территорий хотя стратегически и весьма важных, но дурно управляемых и оттого сильно обедневших, не стоили интересов Российский империи, для которой союз с Данией имел первостепенное значение[113]. В марте 1751 года Петр Федорович вовсе прервал переговоры с датским представителем; Пехлин получил приказ не отвечать ни на какие письма из Копенгагена. Предоставив ему вначале очень большие полномочия, великий князь теперь постепенно отстранял его от дел. Таланты министра, изобретательный ум, умение вести диалог с датчанами, с Бестужевым и даже с императрицей — во всем этом великий князь видел не что иное, как предательство его интересов^{406}. В мае 1751 года Лииар, доведенный до отчаяния упрямством и придирками Петра, снял все предложения своего короля об обмене территориями^{407}. Бестужев же, чтобы как-то выправить положение, предложил Фредрику V занять силезские владения Петра Федоровича! Больше того, в случае, если король решится на такой шаг, он даже гарантировал ему нейтралитет императрицы и поддержку членов ее совета. Канцлер, предлагающий иностранному монарху завладеть территориями, принадлежащими наследнику его собственной государыни, — такого до сих пор не бывало даже в России. Романовы воспротивились бестужевским решениям, противоречащим их интересам; Елизавета открыто поддержала все решения племянника. Фредрик V, испугавшись последствий, отверг предложение канцлера; подобным «безумным деянием» он рисковал начать новую войну, а на своих британских союзников в этой ситуации он рассчитывать не мог: Георг II не стал бы ввязываться в подобное столкновение и нападать па Россию.