Россия — всадник без головы

Всенародные опросы играли немалую мобилизующую роль, их оформляли как праздники возрождающейся нации, в виде основы функционирования общенародного государства всех немцев. В референдумы привносили дух древних германских племен и присущей им на начальной стадии своего формирования племенной демократии. В жизни такие племенные «референдумы» зачастую завершались тем, на что и рассчитывали вожди, — массы одноплеменников под руководством все тех же вождей совместно принимали решение об очередном походе из мокрых лесов и болот на ненавистную империю у теплого Средиземного моря.

Нацизм вобрал в себя всенародные опросы как что-то родное и близкое. Отторжения не произошло. Референдумы стали одним из капиллярных сосудов, через которые нацистская идеология смешалась с присущим немцам в 30-е годы бытовым национализмом и жаждой стабильности после страшного экономического кризиса 30-х годов. «Бульон» получился кровавым для десятков народов Европы.

Со временем от старой буржуазной демократии в руках немецкого народа остались одни лишь референдумы. Но не многие понимали, что результат референдума в условиях развитой демократии совсем не равен результату референдума при тоталитаризме. Разница между ними огромна. Но нацисты, находясь у власти, не упускали случая продемонстрировать новый стиль управления страной.

Нацистские вожди боготворили референдумы. Бонз из имперской канцелярии поражала предсказуемость результата. Тем более что по хитрости составления вопросов референдума нацистские идеологи не знали себе равных. В общем, скоро все забыли, что референдум — все-таки метод демократии. К тому же Гитлер жестко критиковал буржуазную демократию. С особым негодованием он относился к представительной и законодательной власти, к местному самоуправлению. Согласно канонам нацизма, страной должен был руководить не парламент, а вожди. Главный вождь — в Берлине, поменьше — в землях и т. д. Страну и народ насильно ввергали в родоплеменной строй. Фатерланд — отчизна, земля отцов — стала одним из стержней нацистской пропаганды. Именно к «отцам» семейств апеллировала власть, призывала их на многочисленные всенародные опросы. «Отцы» должны были стать «стеной» перед угрозой буржуазного разложения (проституции, наркомании, гомосексуализма). Эта псевдонародность заменяла реальную политическую жизнь. Стоит отметить, что аполитичность вообще поощрялась. Рано или поздно культивируемая властями аполитичность и референдумы должны были найти друг друга. Более того, чем больше в немецком народе укоренялась аполитичность, тем более властью были востребованы референдумы. Круг замкнулся.

В итоге в стране, исторически являющейся одним из форпостов европейской цивилизации, однажды умерла политическая жизнь. На политической сцене оказался всего один актер. Непредсказуемость итога политических баталий исчезла. Все стало стабильно и прогнозируемо. В сознание масс было привнесено и закреплено понимание, что пришедшая к власти партия останется у руля государства навечно. Политическое поле оказалось жестко замкнутым на личности диктатора. Источником политических новостей, единственным ньюсмейкером остался А. Гитлер.

Политический прогноз выродился в пристальное наблюдение за его выражением лица, телодвижениями, репликами. Борьба внутри верхушки правящей партии была скрыта за кулисами, и никто не смел даже спросить о судьбе того же Рема.

Гитлер подверг анафеме публичную политику. Он четко и искренне предложил народу сделку, суть которой можно схематично изобразить в следующем виде:

«Я (Адольф Гитлер) являюсь единственным политиком Германии, а народ должен мне и только мне поручить такое крайне опасное и тяжелое дело, как политика. Возврата к «демократическому разброду» Веймарской республики не будет. Я один отвечаю за политический курс страны. Фюрер — высшее воплощение чаяний и надежд немцев. Я и народ Германии составляем одно целое..»

Этот бред стал идейной платформой для жизни огромной европейской нации. Конечно, никто немцев и не спросил, хотят ли они вверить всю политическую жизнь страны исключительно в одни руки, но с этого момента все вдруг стало «народным» — фильмы и творения живописи, скульптуры, частные предприятия, газеты. Корпоративные организации, профсоюзы (партий уже как таковых и не было, кроме нацистской) быстренько исключили из своих программ все остатки политических взглядов и требований. Но и этот шаг их в итоге не спас от уничтожения.