Россия земная и небесная. Самое длинное десятилетие

В какой-то степени да. Конечно же, постхристианская эпоха, в которую вступило человечество, есть эпоха одичания. Однако надо вспомнить, что смерть христиан есть семя, которое затем прорастает. Мир стал уже не таким, каким он был до Рождества Христова: одни цивилизации из него выпали, в нем другие появились. В настоящий момент основных цивилизаций шесть: русская постправославная; посткатолическая (Латинская Америка, Испания, Португалия, Филиппины); постпротестантская (более распространенное название – «Современная западная цивилизация», а самоназвание – «Новый мировой порядок»); исламская; индуистская; дальневосточная (Китай и его сфера влияния). По иерархии фундаментальных ценностей и по постулатам национальной этики и национального правосознания, воплощенным в национальном образе идеального человека, цивилизация, поставленная в нашем списке первой, к которой принадлежим мы с вами, сохранила в себе в наименее поврежденном виде духовно-нравственное ядро первичной христианской цивилизации. Это и есть то семя, на которое можно сегодня возлагать надежду. Если оно прорастет, одичавшие народы снова просветятся. Масштабное восстановление действующих храмов в России делает эту надежду вполне обоснованной.

Его наказ: одухотворяйте всё творение

Только трое из вселенских учителей христианства удостоены титула «Богослов». Всего трое за всю историю Церкви!

Почему это звание присвоили первому из них, апостолу Иоану, и спрашивать нечего – кому же, как не ему? Две тысячи лет нас поражает последняя фраза его Евангелия: «Многое и другое совершил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанные книги» (Ин 21, 25). Подчас мы воспринимаем ее как художественное преувеличение, однако если подробно раскрывать метафизическую глубину самого этого благовестил, то объем текста получился бы воистину немалый. В его первой фразе «В начале было Слово…» – бездонная истина о Сыне, едва лишь обозначенная, в третьей главе так же пунктиром намеченная истина о Святом Духе, а в четырнадцатой содержатся очень краткие, но дающие пытливому уму нескончаемую пищу для размышления намеки на взаимоотношения Отца и Сына. Содержание животворящей Троицы, на которой держится все, что держится в бытии, свернуто в десяток страниц: берите и осмысливайте!

И взяли, и стали осмысливать. Так через триста лет после Иоанна Богослова вышел на учительство защитник православного символа Веры от арианской ереси константинопольский патриарх Григорий Богослов, второй из удостоенных этого звания. И более шестисот лет они оставались двое.

Неужели за эти века не возникали и не решались принципиальные проблемы христианской науки о Боге, мире и человеке? Конечно, возникали и, конечно, успешно решались богодухновенными отцами Церкви. В пятом веке участниками Халкидонского Вселенского собора был раскрыт смысл слов Никео-Цареградского Символа Веры «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес» – сформулирован христологический догмат о двух естествах и двух волях в едином Лице Спасителя. В восьмом веке на Седьмом Вселенском соборе была поставлена точка в долгой борьбе с иконоборчеством, вошедшая в историю как «Торжество Православия», но никто из участвовавших в этом духовном учительстве святителей и преподобных, даже Иоанн Дамаскин, доказавший, что иконопочитание не есть идолопоклонство, не был почтен тем же эпитетом, что любимый ученик Христа и избавивший Римскую державу от арианства великий патриарх. И только в одиннадцатом веке к ним присоединился Симеон Новый Богослов.

На какой же детали Божьего мироустройства, о которой до него никто глубоко не задумывался, считая, что тут все ясно, сосредоточил свое внимание этот тихий и непритязательный аристократ, отказавшийся от блистательной придворной карьеры ради того, чтобы предаться не нарушаемому внешней суетой богомыслию в монастырской келье? На детали всем известной, но никем до него до конца не понятой – на ПЛОТИ.

До него тут все казалось самоочевидным: плоть – враг нашего спасения, она вводит нас в грех, и ее надо всячески умерщвлять, как это делал еще Иоанн Предтеча, а затем христианские преподобные, носившие вериги, подставлявшие тело зною и холоду, морившие его голодом. Самым ярким примером тут служит жестокое обращение с собственной плотью Марии Египетской, сделавшей свою телесную оболочку почти призрачной. Но вот что замечательно: именно этот идеал, если вдуматься в него как следует, становится поворотным пунктом, меняющим общепринятое в первые десять веков христианства отношение к плоти. Давайте же попробуем вдуматься в этот сюжет, не прибегая пока к учению преподобного Симеона, а употребляя только обычную логику.