Женщина возилась с коробкой сока, протыкая трубочкой клапан.
– Пей, дед, – сказала она. – Тебе-то какое дело?
Мое место было у окна. Сиденье сбоку пустовало, а у прохода расположился молодой парень в не по-осеннему легкой куртке. Он глянул на подростка, перевел взгляд на старика и явно хотел что-то сказать. Но тут юный игроман сорвал очки и, пробормотав: «Вот невезуха!» – откинулся в кресле.
– Сбили, да? – хмыкнул старик. – А ты сектором газа мягче работай.
Подросток вытаращил глаза.
– А…э… – успел он выдавить, как дед назидательно поднял палец.
– Ох уж эти молодые! – провозгласил он, и мироздание вошло в свою колею. – Поиграй с мое, тоже будешь с трех-четырех движений видеть, кто на каком уровне.
– Ха, – обрадовался подросток. – Может, мы в небе встречались?
– Не думаю. Но, может, еще встретимся.
– Я – «Покрышкин-2564», – сказал подросток.
– «Пугачев-09».
– Эге, двузначный? – вмешался в разговор парень в куртке. – Это же армейский индекс.
– Ну, да. Только учебный. Я свое в железе отлетал, теперь вот молодых перспективных отлавливаю в Сети, натаскиваю помаленьку.
– И много отловили?
– Для Военно-космических сил хватает с лихвой.
У мальчишки загорелись глаза, он что-то тихо спросил, а дед покачал головой и негромко ответил: «Через пару лет можно попробовать, если не передумаешь». Потом разговор свернул на марсианскую экспедицию. Дед посоветовал не суетиться: мол, еще во времена его молодости собирались лететь, да все переносят из года в год, денег потратили уйму. Потому и не надо записываться на всякие испытания и тесты, толку никакого, и еще неизвестно, как они отразятся на здоровье.
Я же смотрел в окно на мерцающую серую полосу. Три часа «трубой» – можно привести мысли в порядок, подготовиться к работе. В разрывах «трубы» на доли секунды возникали и исчезали желтые пятна лесов, белые – полустанков, красноватые – станционных строений и домов. «Трубу» протянули, кажется, после серии терактов 49-го года, но она мало помогла – к путям скоростного поезда фанатикам несколько раз удалось просочиться, несмотря на минные поля и стреляющую автоматику. Это потом, когда ввели смертную казнь, в том числе и позорную, они притихли, да и то не сразу.
«Труба» встала в копеечку. Впрочем, кто-то неплохо подзаработал и на строительстве звукозащитных полос из армированного пластика. Без нее жизнь по обе стороны от дороги была бы невыносимой – адский вой, который выдувал проходящий скоростник из вентиляционных отверстий в трубе, пугал людей и живность от горизонта к горизонту. Жизнь наладилась, но пейзаж за окном для тех, кто путешествовал из Петербурга в Москву, исчез. Равно, как и для тех, кто вроде меня – из Москвы в Питер. Хотя, по мнению людей, знающих толк в перемещениях, это далеко не одно и то же.
В прошлом году после скандального дела с подделкой экзаменационных файлов меня перевели в резерв с полным сохранением всего пакета. Инспекционный визит в Мурманск затронул интересы некоторых именитых персон, и, хотя придраться к нашей комиссии не смогли, начальство на всякий случай перестраховалось, выведя нас из-под возможных подстав и провокаций. Не помогло. Уполномоченный Сербин, с которым я проработал шесть лет, свалился с тяжелым осложнением после ерундовой простуды, ушел на пенсию досрочно и перебрался к родне в Крым.
Собственно, он и продвинул меня в Наблюдатели после того, как я случайно оказался в Выездной Комиссии, подменяя Защитника, сломавшего руку на тренировке. Тогда я подрабатывал референтом в Департаменте по надзору и, наверное, до сих пор продолжал бы составлять обзорные записки. Но Сергей Викторович заметил мою способность быстро запоминать важные и второстепенные детали и погнал на тесты. Долго натаскивать меня не пришлось. Оказалось, что память у меня хотя и не эйдетическая, но своеобразная: все виденное и слышанное откладывалось вроде поверхностно, но постепенно воспоминания о конкретных событиях обрастали деталями, и чем дальше, тем больше их становилось, вплоть до самых несущественных на первый взгляд мелочей. Каковые мелочи, оформленные в многостраничный отчет, визировались Уполномоченным и шли в аналитический отдел Департамента. А уже оттуда следственным органам раздавались пироги и пышки, если все было в ажуре, или синяки и шишки, в случае, если удавалось раскопать то, что они проглядели. Такое случалось редко, но членов Выездной Комиссии недолюбливали, полагая нас надзирающими за надзирателями.
Голоса попутчиков стали громче. К разговору присоединился сидящий слева от прохода мужчина в синем плаще. Он так бодро развернулся с креслом в нашу сторону, что чуть не опрокинул на себя стакан с кофе, который разносила проводница. Несколько капель попали на плащ, но он не обратил внимания. Я вздохнул – рано или поздно любой разговор сползает на тему наследования. Даже у моих соседей.