Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

После этого Келли с переводчиком поехали в башкирское село Аргаяш, где около сотни деревянных изб стояли вдоль железной дороги на просторной и пустой равнине. Келли был не в силах видеть страдания местных жителей.

Я съездил в Аргаяш и вернулся назад. Поездка утомила меня своими неудобствами, походной едой, ужасным холодом и – главное – неизбывными человеческими страданиями, такими тяжелыми, каких я не мог и представить. Я искренне рад, что Белл решил отправить меня прямиком в Уфу, пока они с доктором сделают крюк, чтобы по узкоколейной дороге добраться до другого башкирского кантона. У меня пропало любопытство исследовать этот регион. Я могу заранее сказать, что увижу, если отправлюсь в глубь Башкирии. У зоны голода, похоже, нет границ. Сомневаюсь, что мы нашли бы людей в другом состоянии, даже если бы добрались до Китая.

Почти все, кого он встретил в Аргаяше, питались голодным хлебом. Келли восхитился местными сотрудниками АРА, которые работали с невероятным усердием, несмотря на ужасные условия, но после посещения нескольких кухонь был вынужден остановиться, хотя его провожатые хотели продолжить осмотр. Нет, сказал Келли, он уже увидел достаточно. В поезде по дороге в Челябинск он написал Джейн:

Я часто вспоминаю, как многие в Нью-Йорке позавидовали мне, узнав, что я получил возможность увидеть столько интересного. Да, именно интересного. Да, очень интересно ходить среди людей, которые одним взглядом говорят, что предпочли бы умереть. Даже в этом вагоне мне нет спасения от людей, которые приходят просить хлеба, а под любым окном, где виден свет, плачут дети[194].

Как только стали понятны огромные масштабы кризиса в районе Челябинска, Белл отправил телеграмму в штаб-квартиру АРА в Москве и запросил немедленной поддержки. Однако предложить людям было почти нечего. Было получено разрешение увеличить количество детских пайков до 50 тысяч, как только они появятся. К концу августа 1922 года АРА успела накормить 11625 детей и 273 тысячи взрослых в Челябинской губернии. “Невозможно описать страдания и муки, которые были видны всюду, – сетовал Белл. – Живые скорее напоминали скелеты, чем людей”[195].

Келли вернулся в Уфу в конце января. Эмоционально опустошенный и потрясенный масштабами голода, он с трудом продолжил работу. Он гадал, сколько смертей им действительно удастся предотвратить. Впрочем, он понял, что может помочь хотя бы русским сотрудникам отделения, и устроил, чтобы отныне всем им платили зарплату американским продовольствием, а не советскими рублями. Сотрудники несказанно обрадовались, услышав об этом. Келли несколько переживал из-за своего решения, потому что не получил одобрения из Москвы, но по большому счету ему было все равно. Даже если бы его приказ отменили, чтобы вернуться к прошлым порядкам, сотрудники успели бы получить хоть немного еды.

4 января Чайлдс написал матери из Казани о грядущем расширении операции. Он признал, что задача будет трудной, но сказал, что все готовы взять ее на себя. Фешин завершил его портрет – коллегам показалось, что Чайлдс вышел слишком серьезным, но сам Чайлдс с ними не соглашался, – а уроки русского шли своим чередом. Он уже мог говорить “на ломаном русском”. Наконец, Чайлдс поведал матери, как он рад, что его “дорогой старый друг Келли”, который шел с ним почти одинаковым путем с самого 1917 года, теперь тоже работает в АРА в России.