Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Большинство советских чиновников полагали, что крестьянам известно, откуда приходит помощь и кто их спасает, и власти опасались, что из-за этого крестьяне составят слишком высокое мнение о далеких благодетелях. Тем летом жители села Большая Глушица в Самарской губернии отправили в губисполком письмо, явно составленное под диктовку властей: “Советская власть дала нам озимое и яровое зерно, наша народная власть призвала американскую помощь; мы благодарны родной нашей власти за приглашение и обещаем на нашей советской земле обойтись без помощи заграничной буржуазии в дальнейшем, о чем просим передать товарищу Ленину”[332].

Советские власти посылали огромное количество заводских рабочих, состоящих в ВКП(б), в сельскую местность, где работала АРА, чтобы наблюдать за политическими настроениями крестьян и противостоять любому выражению благодарности американцам. Высказывались мнения, что американцы хотят не просто накормить голодных, но и провести их идеологическую обработку:

Рекламное дело, которое свойственно американцам, меня не возмущает, – писал советский чиновник из Татарской республики Карлу Ландеру, – но реклама ради рекламы, это уже совсем другое. Мне лично до смерти надоели их версии, что помощь является даром американского народа и первую благодарность за эту помощь заслуживает г-н Гувер; недаром они привезли из Москвы 3000 портретов г-на Гувера для их распространения. Это, очевидно, они привезли взамен сокращения пайков, но напрасно они полагают, что голодные дети будут сыты, глядя на эти портреты, хотя бы и г-на Гувера[333].

Из Каракулино Чайлдс отправился в Сарапул, стоящий ниже по течению Камы. Вскоре он отметил, что люди там находятся в “весьма отчаянном положении”[334]. В городе проживало 236 тысяч человек, из которых почти 75 тысяч получали помощь от АРА или – реже – от советского правительства. Но этого было мало: более 45 тысяч детей испытывали острую нужду, но не получали поддержки. Этим несчастным оставалось только умирать с голоду. Русский председатель местного комитета АРА, который также занимал пост председателя уездного совета, обратился к Чайлдсу с просьбой осенью кормить хотя бы часть взрослого населения Сарапула. В ходе поездки Чайлдс слышал подобные просьбы во многих городах, но каждый раз ему приходилось давать людям один и тот же ответ: АРА прекращает питание взрослых 31 августа. Как ни печально, Чайлдс “не мог ему ничего обещать”[335].

Из Сарапула они двинулись на восток, от речного простора в предгорья Урала. Здесь деревни напоминали Чайлдсу городки в американских Скалистых горах, а величественные сосновые и еловые леса поднимали ему настроение. 23 июля он добрался до Перми. Встретившись с чиновниками и представителями АРА, Чайлдс и Симеон поужинали в одном из городских ресторанов: на столе были суп, телятина, белый и черный хлеб, бутылка вина и мороженое. Заплатить за это пришлось 18 миллионов рублей, что по тем временам было немногим меньше 5 долларов. После ужина они прогулялись и зашли в небольшой парк, где оркестр играл классическую музыку. Высокомерному Чайлдсу это понравилось: ему показалось, что музыка “гораздо лучше”, чем можно услышать в подобном американском городке, “где гремит на всю округу дребезжащий регтайм, если его вообще можно назвать музыкой”[336].

Поездка убедила Чайлдса, что, хотя в Татарской республике голод удалось взять под контроль, в двух новых регионах ситуация ужасная – гораздо более серьезная, чем ранее в татарских селах. Помощь здесь оказывалась в недостаточном объеме. Значительная часть посевного зерна, судя по всему, была съедена, а это не сулило ничего хорошего грядущей зимой. Прежде чем измениться к лучшему, положение не могло не стать существенно хуже. Несмотря на мрачную картину, 29 июля Чайдлс написал матери с парохода “Печерец”, что ему очень нравятся такие поездки, которые, несмотря на физические неудобства, всегда были “увлекательны” и полны “откровений”. Они питали его жажду странствий. “Я стал настоящим кочевым цыганом и уже не знаю, смогу ли когда-нибудь обосноваться на одном месте”[337]. Он так нигде и не осел почти до самого конца своей долгой жизни.