Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Вернувшись в Казань, Чайлдс написал отчет о поездке и постирал одежду, а затем отправился к Георгине в Петроград. Вечером 10 августа он отправил ей из Москвы телеграмму, в которой просил встречать его на вокзале на следующий день в и часов. “С огромной любовью и поцелуями, Ривз”. Той ночью в поезде он написал матери письмо, чтобы в очередной раз объяснить свое решение. Четыре года Георгина с матерью жили “в маленьком аду на земле”, сказал он, а глубина чувств и смелость характера его невесты проявляются в том, что она идет на риск, не желая ставить крест на их отношениях. Учитывая ее согласие выйти за него замуж, угроза “инквизиции” со стороны ГПУ была вполне реальной, и нельзя было забывать о возможности более серьезных наказаний.

Георгина пришла на вокзал с кузиной. Встретив Чайлдса, они заехали за Матильдой, а затем отправились на обед в “Донон”, в прошлом один из самых модных ресторанов имперской столицы, снова открывшийся в годы НЭПа. За едой обсуждались последние приготовления к церемонии, назначенной на воскресенье. Чайлдс был так взволнован, что едва держал себя в руках.

Вскоре после полудня в воскресенье, 13 августа, он вошел в величественный Исаакиевский собор, увенчанный золотым куполом. На нем была заказанная по такому случаю из Лондона визитка. Под пение церковного хора появилась Георгина, одетая в синий шелк. Ее сопровождали двое свидетелей: кузен по отцовской линии Клокачев и господин Дюшен, бывший чиновник министерства финансов Российской Империи. Свидетелями Чайлдса были его казанский начальник Варен и руководитель транспортного отдела АРА майор Филип Мэтьюс. Короткая служба завершилась уже к трем часам. На обручальном кольце Георгины сиял бриллиант-солитер, подаренный матерью.

Гости расселись по трем автомобилям и поехали на прием в дом АРА. Чайлдсу особенно понравились подруги новоиспеченной тещи, несколько очаровательных немолодых женщин, “которые словно сошли со страниц старинного романа”[338]. Он весь вечер завороженно слушал их рассказы о старой петербургской жизни. Рядом с Вареном за столом сидела молодая княжна Чегодаева, представительница старинного русского рода, по легенде ведущего свое начало от Чингисхана. Чегодаева работала в отделении АРА в Москве, где привлекла внимание Варена. Между ними завязался роман, и он пригласил ее вместе с ним отправиться в Петроград на свадьбу. Глядя на счастье своего коллеги Чайлдса, Варен тоже начал задумываться о женитьбе.

На следующий день молодожены отправились на поезде в Москву. Чайлдс с Георгиной поселились в новых комнатах дома АРА в Казани, где их соседями по этажу стали Варен и княжна Чегодаева. Первые недели после свадьбы прошли в гармонии. Георгина играла на пианино, читала, а по утрам позировала Фешину, которому Чайлдс заказал написать портрет своей жены. В выходные они выезжали в Шеленгар, где АРА на лето сняла дачу, стоящую на берегу Волги, или наведывались в гости к Фешину, дом которого стоял в тихой сосновой роще за городом. “Я влюбляюсь в Ривза все сильнее (если это вообще возможно), – писала Георгина матери Чайлдса. – Он очень мил, очень внимателен и очень нежен по отношению ко мне”[339]. Вечером Георгина перепечатывала рукопись книги Чайлдса “Красные дни в России”, на которую сам Чайлдс возлагал большие надежды. Прочитавший ее журналист Артур Рул похвалил Чайлдса и отметил, что именно такой книги о России сейчас не хватает. Чайлдс планировал отправить рукопись в Macmillan Publishers в США, поскольку издательство выразило интерес, получив его предложение. Он чувствовал, что стоит “на пути к литературному успеху”[340].

В конце сентября Варена перевели в Москву, и они с Чегодаевой, которая теперь была его невестой, уехали из Казани. Чайлдс расстроился из-за отъезда одного из лучших своих друзей, даже несмотря на то что сам теперь стал главой округа. По его оценкам, миссия должна была продлиться еще месяцев восемь, и Чайлдса это вполне устраивало, ведь ему очень нравилось в России. Они с Георгиной начали строить планы на будущее и даже обдумывать поездку в Туркестан весной. В октябре Чайлдс взял Георгину с собой в короткую инспекционную поездку. Его впечатлили ее энтузиазм и любознательность, а также готовность посещать все встречи и сидеть до конца, как бы долго они ни продолжались. Основываясь на наблюдениях, сделанных в округе, Чайлдс пришел к выводу, что пик голода пройден и худшее позади. Среди его американских коллег немногие разделяли его оптимизм, но его это не заботило. Он восхищался стойкостью русских и безгранично верил в них. “Исключительная жизнестойкость русского крестьянина достойна огромной похвалы, – писал он матери. – Кажется, его ничто не пугает <…> В момент величайших испытаний русский восклицает: «Ничего!» Это характерное выражение значит: «Не велика беда»”[341].

Илл. 48. Портрет Георгины кисти Фешина