Российская Зомбирация (СИ)

Я выбросил белый флаг и провел языком по вмиг пересохшим губам. Стройные ряды доводов и контрдоводов рухнули под этим простым, без хитростей вопросом. Дуло автомата качнулось и уперлось в траву. Какая обида, не различить звуков, ты уязвлен в самое сердце! Уязвлен женщиной в присутствии другого мужчины! Какой позор! Воздух вокруг немедленно пропах бабами и их доскональным знанием мужской натуры. На такой вопрос, не уронив своего достоинства, можно ответить только так:

-Потому что я вас действительно боюсь.

Неловкая луна улыбки, и в тот момент, когда я собирался встать, чтобы бежать, бежать без оглядки от этого места, сзади раздалось тихое:

-И правильно делаешь. На землю, мордой вниз.

Ах, бабы, бабы! Когда-то они победили Самсона, когда-нибудь захватят целый мир. Сегодня же они облапошили меня.

Все мы часто просматривая подобную сцену в желтых кинолентах и недоумевали: какой же дурак будет бросать оружие, окончательно ставя себя в неравное положение? Почему он должен выполнять команды? Вот, если кувыркнуться в сторону, в это время выпростав вперед руку, заломить вражеское запястье и исхитриться пнуть его... ведь это так просто!

Все это натуральная херня, господа. Сделаете все, что прикажут. Жить то охота. И будите верить в жизнь, даже если вам прикажут копать прямоугольную яму.

Фена уже оседлала женщина и с силой прижала его к земле. Он и не пытался сопротивляться. Трус, если я не сопротивлялся, потому что понял бессмысленность этого действия, то он, потому что дико боялся.

-Лежи и не двигайся.

-Да не дурак, понимаю.

-Вот и славно.

Ноздри щекотала жесткая трава, хотелось чихнуть. Я слышал, как неизвестный взял мой рюкзак и отошел в сторону. Послышался новый шум: вязкий, сиплый, с отдушиной, к нам шел кто-то громоздкий и малоподвижный.

-Взяли обоих? – с удовлетворением спросил невидимый человек, – долго же пришлось водиться, ради этого сраного автомата!

-У него и пистолет есть, – сказал первый голос, – смотри.

Несколько быстрых шагов, вбитая в землю листва, и меня переворачивает на живот пинок под ребра. Вижу небо, хотя ему далеко до панорамы Аустерлица. А надо мной лицо не Андрея, а какого-то гнуса, что имеет не лицо, а кусок измятого пластилина с воткнутой туда спичкой носа.

-На пузо, сука!

Пару раз со мной играли в замечательные качели: заставляли лечь на живот, а потом пинком переворачивали на спину, покуда я не стал чувствовать себя так плохо, будто напился российского пива. Неподалеку истязали зомбиведа.

Единственное о чем я сожалел, так это о том, что не могу присоединиться к палачам.

-Ребята, – наконец прохрипел я, – если вы не остановитесь, то не услышите, где я спрятал сокровища.

Толстяк насторожился:

-Какие сокровища?

Я улыбнулся сквозь боль – ребра отбиты, но не сломаны, мозги вертятся в барабане стиральной машины, но искрят:

-Мозги ребята, я про мозги. Вам они нужнее, чем Страшиле

Разумеется, я знал, что меня не убьют. Иначе бы не стал так шутить. Хотели бы, подстрелили из засады. Кому приятно оставлять за своей спиной мужика, сумевшего раздобыть автомат? Бегло обыскав меня и не найдя другого огнестрельного оружия, разбойнички решили немного поиздеваться. Но, раз не убили нас, значит – нужны. Для чего? Сексуальное рабство? Продажа на органы? Для этих операций нужен немного другой биологический материал. У меня был один ответ: работорговля.

Даже если мир заполонят жаждущие мяса живые мертвецы, самым страшным зверем по-прежнему останется человек.

Глава 7

Он, как обычно, скучал, прислонившись к высокому стальному забору, за которым возились несколько голодных псов. Скисшая грунтовка между черными, кривыми да малохольными домиками, несколько русских старух, перекованных летами в затупившийся кривой серп, черноволосая малышня, провожающая камешками эти безжизненные, ломаные огарки человека.

Быть может, это слонялись не старухи, а зомби, овощи. Ему было наплевать, он не видел разницы.

Изредка появлялись худые скелеты, с накинутым на череп капюшоном, с протертыми белыми коленками и черными подглазьями. Они протягивали ему пару мятых бумажек, а он, принимая их, с несколько секунд задиристо смотрел на клиента, отлипал от забора с прической из колючей проволоки и скрывался во дворе. Тогда собаки лаяли громче, лязгали длинные цепи, сыто хлопала дверь.

Через пару минут он возвращался и отдавал подрагивающему в нетерпении человеку пакетик и вновь безразлично льнул к забору, набив ему оскомину из слезшей краски. Так медленно и неторопливо, словно воды мутной речки Ельцовки, ныне загнанной в трубы, протекала его жизнь.

Он был коренным новосибирцем, но никогда не считал, что местные трущобы подле вещевого рынка “Барахолки”, или сверкающий центр, куда он с друзьями катался поздно вечером на машине, в поисках мини-юбки или драк, были его домом. Отец его переехал сюда с пылающих гор в начале лихих девяностых.