Ну углу Сретенки и Бульварного Кольца стояли два джигита. Неприкрытые головы, тонкие курточки. Джигитам было холодно и голодно. Я прислушался и узнал говор грузинских деревень, прилепленных к подножьям огромных гор, вершины которых терялись за облаками.
– Слушай, – обратился ко мне джигит повыше. – Метро где?
– Можно так, можно так, можно так, – я помахал руками в разные стороны. – Ребята, а вам куда надо?
«Ребята» вдруг заулыбались и сказали, что им надо в метро, неважно какое. Я с пониманием кивнул. Джигиты явно были из ушедшего города, где становились друзьями просто так, за улыбку.
Давным-давно один такой джигит лежал полдня под моей «копейкой», помогая сменить пробитый поддон картера. Познакомились мы с ним в магазине, где я покупал машинное масло. Закончив ремонт, мы пили чай на кухне, курили и говорили про горы. Докурив пачку, мы стали прощаться.
– Ты теперь мой друг, – сказал джигит и ушел.
Мы не обменялись телефонами, не договорились о встрече. Зачем? Друзьям такие мелочи не важны.
Крупская и марксизм
На Сретенском бульваре я остановился у памятника Н. К. Крупской. Он пережил город, которого нет, и теперь равнодушно поглядывал на незнакомую новую жизнь. Где-то шумят машины, на ветках сидят голуби, недовольные моим появлением, а я смотрю на молодую женщину, которая с угрюмой решительностью идет в неведомое будущее. Она даже красива своей готовностью к самопожертвованию, в ней нет и следа базедовой болезни, которая неотрывно была связана с ее именем в нашем сознании. Позади романтического каменного образа стоят два пилона с датами жизни Н. К. и ее изречениями. Одно из них гласит: «Марксизм – дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь».
Не зря я подошел к этому памятнику! В ушедшем городе я десятки раз проезжал мимо, и мне всегда хотелось прочитать, что написано на пилонах. И там оказалось новое определение счастья: это знание, куда надо идти!
Да… значит я не был счастлив, несмотря на прочитанный первый том «Капитала» Маркса, а также пятерки по политэкономии и марксистско-ленинской философии. Этого явно не было достаточно для знания правильного пути. Сколько раз я в растерянности стоял на перекрестке дорог, раздумывая куда ступить. И всегда какой-то ветер или течение смывало меня на нужную дорогу, которая, как потом выяснялось, была самой правильной. Или, по крайней мере, не самой плохой.
Академическая поликлиника
В переулке около Мясницкой я наткнулся на свою старую академическую поликлинику. Помню первый поход в это заведение. Заполнив анкету, я сразу был направлен на обследование к отоларингологу.
– У вас в носу искривление, – сказал он на языке, понятном даже докторам наук.
– И что? – спросил я. – Будете вскрывать и выпрямлять?
– А смысл? – удивился отоларинголог. – Доживете и так.
Больше я в эту поликлинику не ходил. Я доживал не болея, а ходить по кабинетам в поисках скрытых недугов было неинтересно.
Библиотека имени И. С. Тургенева
В ушедшем городе я любил бывать в библиотеках. Там можно было курить в маленьких душных комнатах, флиртовать с девушками и иногда листать старые книги, от которых пахло пылью. Девушки из библиотек были особенные. С ними было приятно часами бродить по переулкам, рассказывать анекдоты из жизни поэтов Серебряного века и наслаждаться вечным «не надо!», когда моя рука нечаянно касалась каких-либо мягких и приятных мест. Они не обижались, когда я им долго не звонил, просто замолкали, тихо дышали в трубку и ждали моих сбивчивых оправданий.
Библиотека-читальня имени И. С. Тургенева, вероятно, существовала и в ушедшем городе. Она как-то незаметно для меня перенеслась в новое время, померкла рядом с богатым архитектурным кошмаром здания театра «Et Cetera», но выстояла, несмотря на явно некоммерческий характер своей деятельности. В одной из комнат читальни был вайфай. Эта комната была заполнена молодыми, красивыми людьми. В других было пусто и пахло старым деревом. Читать мне не хотелось, девушки меня не интересовали, и я ушел.
ВСХВ-ВДНХ-ВВЦ
Во всех трех названиях присутствует слово выставка. В городе, которого больше нет, сюда и правда что-то тащили и выставляли. То, что тащили комсомольцы и молодые ученые, помещали в специальный павильон. Если что-то шло не так, то списывали на молодость.
В этом павильоне всегда кипела бурная жизнь, там влюблялись, ссорились, говорили о смысле жизни и приходили к выводу, что смысла особого нет, но надо веселиться, пока можем.
А дальше будет видно.
Когда в новом городе я пью чай на кухне, то вижу из окна этот павильон. Сейчас там продают меха, от метро к павильону ходит маршрутное такси, повсюду стоят замерзшие личности с рекламой. Никто не помнит про наивную молодежь ушедшего города, которая на что-то надеялась, подготавливая макеты для выставок.