Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I

Тяжким кошмаром прошла над ним кровавая ночь с 11 на 12 марта 1801 г. Пережитого в те дни он никогда не забывал. Эти воспоминания входили в его политические расчеты, влияли на оценку им людей и положений. «Мне Пален не нужен, – вырывается у него в отзыве о проделках за его спиной министра полиции Балашева, – он хочет завладеть всем и всеми, это мне нравиться не может». Но он готов использовать тех, кого называет «злодеями», для интриги, для того, чтобы иметь повод избавиться от докучных людей.

Окружающие считают Александра склонным и способным к интриге, к намеренной сплетне, сознательной клевете. Он мелочно подозрителен, боится интриг и впутывается в них, сам их создает, охотно слушает доносы, требует от своих сотрудников, чтобы они следили друг за другом. Совет Наполеона – ссорить между собой министров и генералов, чтобы они выдавали друг друга, поддерживать вокруг себя безграничную зависть таким обращением с окружающими, чтобы то один, то другой считал себя предпочтенным, и никто не был бы никогда уверен в его расположении, совет, о котором сам Александр рассказывал госпоже де Сталь, – не пропал даром и попал на подходящую почву.

Эти приемы составили бытовую подкладку выполнения советов Лагарпа: пользуясь министрами и другими сотрудниками, все направлять и все решать самому. Александр не желал быть только главой правительства, зависеть от группы сотрудников, связанных установленной программой, «запереться в определенную догму». Он органически не годился в конституционные государи. В министрах ему нужны исполнители, способные уловить его мысль, разработать его планы, выполнить его намерения. Самостоятельность и разногласия быстро вели к расхождению. Так было с «негласным комитетом», так было со Сперанским. Загадка «падения Сперанского» совсем не так загадочна, как о ней много писали. Александр разошелся с ним по существу. Разочаровался в его «плане всеобщего государственного образования», которым не разрешалась искомая задача соглашения самодержавия с законно-свободными учреждениями и работа над которым была лишь этапом его личной политической идеологии. Разочаровался и в финансовом плане Сперанского. А занятое Сперанским положение первого министра тяготило, как отдаление от власти. Несомненно, что Александр испытал ощущение захвата слишком большой доли влияния чужими руками. В этом и было «преступление» Сперанского, осознанное обоими: Александр знал, по-видимому, что Сперанский им тоже недоволен как сотрудником в делах правления за то, что он «все делает наполовину», и за то, что он «слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым». Призрак таинственности придан этой истории приемами Александра, чтобы найти повод для разлуки, и не простая отставка, а опала и высылка лица, накануне всемогущего. Но отставной Сперанский был бы невозможен в столице именно как вчерашний полудержавный властелин, а колебания Александра и его самолюбивая подозрительность могли найти выход только в «падении» этого своего рода соперника. Сознание, что получился эффектный политический жест накануне разрыва с Францией, пришло, по-видимому, только потом, под впечатлением общего раздражения против павшего деятеля. Презрительно отзываясь о людях, которые вчера угодничали перед временщиком, а теперь кидали в него грязью, Александр, однако, находил оправдание своей меры в общем, как казалось, ее одобрении.