Российский колокол, 2015 № 3-4

Как-то раз Мария попросила мужа помочь организовать ей в лагере оркестр из числа военнопленных. Загидуллин подумал и решил, что это правильно, что показатель культурно-просветительской работы налицо. Через две недели в лагерь привезли пианино, два баяна, балалайки, и еще чего-то ненужного. Это был для Марии всего лишь предлог чаще видеться с Хайнцем. В разговоре с ним она узнала, что он играет на пианино. И вот теперь есть такая возможность чаще с ним общаться. Однажды она себя поймала на такой мысли, что общение с ним доставляет ей огромное удовольствие. Она давно не видела такого интересного человека. С раннего детства отец прививал ей любовь к искусству, музыке, литературе. Он был музыкантом в театре, а до революции – главным дирижером театра. Возможно, отсиживание в оркестровой яме спасло старого еврея от репрессий.

Мать Марии была по происхождению немка, но это начиная с четырнадцатого года тщательно скрывалось. Работала она в гимназии, а затем в школе учителем немецкого языка. Она умерла еще до войны, и Мария жила с отцом. Загидуллин в то время работал в горкоме, проводил различные инспекции общественных учреждений. С отцом Марии он водил определенную дружбу, потому как старый еврей частенько доставал билеты на премьеры. Однажды появление Загидуллина в доме отца Марии предопределило ее дальнейшую судьбу. Несмотря на большую разницу в возрасте, отец Марии не был против ее брака с Загидуллиным. А спустя месяц после смерти отца она поняла, что это ее надежда выжить. Загидуллин ее устраивал, он не был мужланом, деньги у него водились, устроил Марию на работу. Ее тяготило всего одно: он не понимал ее тонкой душевной натуры, порой даже не о чем с ним было поговорить. И тут появился голубоглазый светловолосый Хайнц… Да, она влюбилась в него, но как она может его любить, он же враг, фашист! Она еще раз недавно перечитала «Сорок первый» Лавренева и понимает, что поступает неправильно. Но чувства, как прикажешь им?..

Оркестр собрался из пяти человек. Три балалайки, гармонь, баян и аккордеон. Хайнц помогал Марии в составлении репертуара, настраивал инструменты. А после того, как все расходились, удивлял ее своей игрой на пианино.

Как-то в один из вечеров внезапно по всему лагерю погас свет. В это время Хайнц находился в библиотеке.

– Хайнц, – послышался голос Марии из темноты.

– Да, Мария… – ответил он ей.

– Хайнц, мне страшно!

В это время сильные руки немца прижали хрупкое тело девушки себе. Хайнц стал целовать ее, прижимая все сильнее и сильнее.

– Хайнц, не отпускай меня!..

Лето, окончившееся в конце октября, пролетело незаметно. Наступили длинные осенние дни, с тяжелым туманом и заунывным дождем. О том, что Хайнц из Швабии, не знал никто. По документам он был из Дрездена. К празднику Великого Октября была сформирована группа немцев, родина которых в Восточной Германии. В эту труппу попал и Хайнц. Узнав об этом, Мария сильно огорчилась, ведь она могла навсегда потерять единственного любимого человека.

Однажды Загидуллин уехал в округ, в Сталинград. В сером ЗИМе на переднем сиденье сидел Сорокин, начальник особого отдела. На заднем, среди разбросанных папок с планами и отчетами, трясся Загидуллин, держа подмышкой свой желтый портфель. Неожиданно к нему повернулся Сорокин:

– А что, парторг, не боишься свою молодую жену оставлять одну? А может, сейчас, в это время, ее кто-то пользует? А?

Загидуллин, не ожидавший такого, просто оторопел.

– Да что вы такое говорите, товарищ Сорокин! Мария че-честная и п-порядочная жена! —

Загидуллин от волнения начал заикаться.

– А ты вот это видел? – с этими словами Сорокин откуда-то достал пачку рукописных листов. – Смотри, сколько «шкурок»!

Он ткнул пачку в испуганное лицо парторга. Загидуллин пытался в темноте разобрать чей-то корявый подчерк. В этих доносах на имя начальника лагеря сообщалось о том, что жена парторга Загидуллина открыто встречается с немецким пленным.

– Это все наговоры! – визжал Загидуллин.

– Ты везешь доклады про художественную самодеятельность, а мне ответ держать, как такое допустил, чтобы жена парторга с эсэсовцем шуры-муры наводила! Знаешь, чем это пахнет! – заорал в ответ Сорокин, притянув его за ворот плаща.

Загидуллин вырвался:

– Остановите машину! Мне надо обратно!

– Ну-ну, – усмехнулся Сорокин, а потом властно бросил водителю: – Разворачивай!..

Загидуллин тихо вошел в свою квартиру. Кровать была разобрана, Марии дома не было. «Значит, это правда!» – злая мысль словно обожгла его. Парторг выбежал из квартиры и направился в лагерь. Войдя в барак военнопленных, он сразу нашел кровать Хайнца.

– Эй, вставай! Ком, ком! – бормотал он, боясь разбудить остальных, и показывал своим толстым указательным пальцем на входную дверь. Хайнц, надев брюки и накинув китель, вышел на улицу. Моросил дождь. На улице, подняв капюшон от плаща, ожидал его Загидуллин.

– Что случилось? – спросил Хайнц.

Загидуллин после недолгого молчания ответил:

– Давай скорее за мной!

Они прошли через проходную конторы, вышли на стройплощадку. Зайдя за высокий забор и спустившись с насыпи, Загидуллин остановился.