Российский колокол, 2015 № 3-4

– Дяденьки, там, в новом доме, ребенка убили! Ножом зарезали! Я все видел!

В это время на крик мальчика из трактира выскочили остальные посетители заведения. Толпа быстро возбудилась. Послышались недовольные крики.

– Давай к дому! – послышался чей-то вопль. – Сейчас разберемся!

Через несколько минут озверевшая толпа пыталась ворваться в дом и разобраться с его хозяевами. Но тяжелая дубовая дверь прочно защищала его от непрошеных гостей. Не сумев попасть внутрь, люди подперли входную дверь лодочным веслом. В окна полетели булыжники и горящие смоляные палки. Через пару минут весь дом полыхал в огне. К утру от него не осталось и следа. Только пепел и металлические решетки с восточными узорами напоминали о странном жилище. По пепелищу ходил полицмейстер Жихарев и, вздыхая, утирал потную лысину.

Как сообщали очевидцы, во время происшествия в доме было тихо. И даже когда дом горел, никто из присутствующих не услышал криков о помощи. Пропавших детей тоже не нашли. А спустя много лет на месте загадочного дома… был построен Астраханский планетарий. Удивительно то, что только в этом месте из канала в жаркие летние дни выползают погреться на солнышке ядовитые змеи…

Максим Жуков

Родился в Астрахани в 1982 году в семье художников. Свой творческий путь начинал с юношеской литературной студии Дины Немировской «Подснежник». Был лауреатом областного фестиваля «Золотой ключик» и поэтического конкурса «С Тредиаковским – в 21 веке!». Публиковался в коллективных сборниках и газетах. В 2014 году вышла его первая самостоятельная книга «Свобода и цепь».

Свобода и цепь Повесть

Недалеко от торгового центра находится дом, который я охраняю. С виду обычное одноэтажное строение из камня и досок, затерявшееся среди величественных многоэтажек. Однако стоит заглянуть внутрь, и станет ясно, что хозяин не бедствует. На самом деле он, как и многие его друзья – торговцы западной одеждой, поднялся с низов. Обзавёлся влиятельными друзьями, стал вращаться в светских кругах и теперь тщательно обустраивает своё гнёздышко.

Да… Всего этого великолепия мне не увидеть. Рассказывали, что пол у хозяина из дубового паркета. Потолки из лепнины – под старый стиль зажиточных господ, а мебель – подлинный антиквариат. А впрочем, не нужно мне всего этого видеть, а то проснётся неутомимое желание сделать ему какую-нибудь гадость. Для себя старается, а с теми, кто ему помогает, обращается строго. Слишком уж строго. Вчера только получил по морде за то, что уснул днём. И покормить забыли – что за жестокость? Подумаешь, уснул…

Я лениво перевёл взгляд на массивные железные ворота, то и дело окатываемые грязью. Собачий оскал превратился в улыбку. Это он переборщил, самовольно расширив границы своего двора. Теперь ворота примыкают непосредственно к дороге. Выглядываешь за них, и сразу машины обдают тебя угарным газом и воем тормозов. Чёртовы гонщики, день и ночь летают по дорогам как сумасшедшие.

Ничего не боятся. А вот когда врезаются и их зажимает внутри машин, в глазах появляется осмысленность. Всегда говорю им, что поздно идти на попятную, поздно! Я таких видел много – всё-таки каждый день бьются. В последний раз водитель скончался. Стало страшно переходить на другую сторону – чего доброго, собьют.

А знаете, гладкая поверхность дороги чем-то напоминает взлётную полосу. Только не самолёты здесь приземляются, а машины, находящие своё пристанище на узком отрезке «взлётной полосы в рай». Сразу за ней высится огромный торговый центр. Взгляд монотонно блуждает по снующим, словно муравьи, людям. Мне понравилось наблюдать за ними три года назад…

Воспоминания просочились сквозь время и прильнули к глазам. В сознании появился пухлый календарь, раскачиваемый ветром. Его листки с шуршанием отрывались и уносились в открытое окно. Даты на серой бумаге сменяли друг друга. Декабрь две тысячи третьего, как давно это было… Тогда я всё свободное время слонялся по базару, на котором продавали животных. Меня буравили жадными взглядами.

– Продай вон того!

– Того?

– Ага! Он напоминает мне зятя. Я его буду морить голодом, бить и держать на морозе. Он у меня попляшет!

– Но ведь животные не пляшут.

– Ничего, он у меня шустро научится.

В голосе, произнёсшем эти слова, было не больше человеческого, чем в собачьем лае.

– Так сколько?

– Двадцать четыре.

– Отлично.

Толстая грубая рука вытягивает из-под тёплого тулупа горсть смятых бумажек. Небрежно бросает их замерзающему продавцу.