Российский колокол, 2015 № 7-8

Непроизвольно вырвалось: «Родина!»
Остановилась. Молчу.
Май на дворе. Мною с детства усвоено:
«майские» – вот и кричу.

– Мальчик, другое совсем поколение,

что ты так смотришь? Иди!
Тётя вдруг вспомнила дедушку Ленина
и что фашисты – враги.

Мальчик, иди и играй в Шварценеггера!

Что ты уставился так?
Тётя не пьяная, тётя не вредная.
Этот платок? Будто флаг!

Хочешь, отдам? Пригодится для Робина.

Мне он не нужен, возьми!
Тряпочный символ, представь, – это «Родина»,
можешь карать и казнить.

Пусть, как в кино, всё взлетает и рушится,

дуй свою жвачку. Сильней!
Джинсовый мальчик, торчащие уши,
Родиной будешь моей?

«Разве ты виноват? Виноват!..»

Разве ты виноват? Виноват!
Ещё как! Ты – один.
Снег не тает. Морозно. Зима.
Невысокий, седой гражданин
банку с клюквой устал предлагать
и понуро сидит.
– Виноват!
Быстрым шагом я мимо иду,
не спросив о цене.
– Винова… винова…
Звук шагов приглушил мягкий снег.
Не тревожь понапрасну слова,
детям клюквы купи,
мёрзнет зря пожилой человек.

V (май)

Я вслушиваюсь в шёпот за окном,
в берёзовую трепетную тайну.
Моей судьбы и жизни колесо
сегодня стало просто обручальным.

Всё кажется берёзовым, томит

и кружится,
и токает, и рвётся…
И римской цифрой «пять»
надрез
болит,
сок по стволу седому в землю
льётся —
сок жизни.

Пей его скорей,

вкуси ещё и празднуй,
будь причастна!
Разрушено табу, так не жалей,
и на пиру, и после —
ты прекрасна!

Играет тёплый ветер в волосах,

набухли, зеленеют почки-крошки,
берёзовое время на часах,
берёзовые
буквой «эЛь»
серёжки…

Клён

Из отчего дома
внезапно уехали мы.
Менялись квартиры
на лучше и больше, престижней.
А мне всё казалось, что Клён мой
дорос до Луны,
и я не узнаю его,
если только увижу.
Он вырос стихийно,
никто его там не садил:
под плотным,
высоким забором.
С балкона, сначала
я просто следила за ним,
по-детски, с задором.

Он выстоял, выгнулся

и напрямик,
макушкой, упорно
старался как будто
быстрее расти,
коснуться балкона.
И чудо случилось!
По осени, после дождя,
я вышла, прищурясь,
вдыхая прохладное солнце,
взглянуть, как там Клён.
Клён, волнуясь, смотрел на меня,
и мне показалось,
смеётся…

Спилили его.

Он другим загораживал свет.
Туда, где он рос,
допустили репей и крапиву.
Я отчему дому
сквозь слёзы
открыла секрет —
дневник пролистала ревниво.
До дней,
где хранился осенний привет
от юного Клёна.
Совсем не смеялся тогда он,
нет-нет!
Он плакал
влюблённо.

Плач Царевны-лягушки