Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Стасюлевич впоследствии признавал, что работа над этой книгой по философии истории послужила «введением» к его обширной редакторско-издательской деятельности, начавшейся в середине 1860-х годов и имевшей наиболее яркое общественное звучание в 1870-1890-х годах.

Решение Стасюлевича сосредоточить свои усилия именно на этом поприще объяснялось просто. Дело в том, что в середине 1860-х годов в России еще не было по сути никакой политической жизни. Общественная же самодеятельность, которая крохотными дозами отпускалась привыкшим к самовластию правительством, была крайне ограничена и распространялась в основном на вопросы местной жизни. Простор для инициативы был открыт лишь в одной области – печати, особенно после закона 6 апреля 1865 года, отменившего для столичных периодических изданий предварительную цензуру. Печатное слово стало для Стасюлевича до конца его дней важнейшим средством в борьбе за преобразование Отечества. Много сил и энергии было отдано им делу защиты свободы печати в России не только на страницах журнала «Вестник Европы», но и в разных комиссиях и совещаниях по данному вопросу.

Либеральное движение в России во второй половине XIX – начале XX века во многом опиралось на издательский комплекс Стасюлевича, который включал в себя наряду с журналом «Вестник Европы» типографию (с 1872 года) – одно из крупнейших полиграфических предприятий дореволюционной России; книгоиздательское дело; книготорговое предприятие, занимавшееся распространением художественной, общественно-политической, научной и учебной литературы.

Современники отмечали первостепенное значение для Стасюлевича идейной стороны издательского дела (проповедь «идей свободы и европеизма»). По свидетельству одной из сотрудниц редакции «Вестника Европы», проработавшей там около двадцати пяти лет, «дух наживы и все нераздельные с ним методы и приемы были совершенно чужды характеру Стасюлевича. Он тяготился „коммерцией“, мирился с нею как с неизбежным злом и в ущерб личной выгоде ставил ему пределы, покоряясь неизбежной необходимости быть „хозяином“ и „купцом“. Торговать-то торговать, да как бы честь не потерять! – говорил он в ответ на всевозможные старания вовлечь его в ту или другую предпринимательскую спекуляцию ради больших барышей…».

Несмотря на строгие самоограничения, издательский комплекс Стасюлевича стал одним из наиболее процветающих и долговечных предприятий подобного рода в дореволюционной России. Хорошо знавшие Стасюлевича люди объясняли этот успех прежде всего его исключительным организаторским талантом, а также выдающимися нравственными качествами. Но, как представляется, не только природные задатки Стасюлевича сыграли здесь решающую роль. По сути, история его жизни и общественного служения – это сознательно поставленный им самим эксперимент по «вживлению» в ткань российской действительности новой политической культуры.

Личные качества Стасюлевича – концентрированное выражение особых «родовых» признаков целой когорты российских либералов-центристов второй половины XIX – начала XX века. Это прежде всего патриотизм, ярко выраженная гражданская позиция (обостренное чувство сопричастности к судьбе Родины), «вера в право и способность своего народа на лучшее будущее». Отличительной чертой этих людей были также поразительная сила духа и характера (умение «стоять на бреши», или «держать удар», как принято выражаться сегодня), «неизлечимый оптимизм», гуманизм. Абсолютно неприемлемо для них было насилие в любой форме, в том числе «закрепощение» личности с сопутствующими этому, как правило, фанатизмом и нетерпимостью. Всеми доступными им средствами они отстаивали право человека на свободу критического осмысления окружающей действительности.

Несмотря на многие тревоги и огорчения, сопутствовавшие общественной деятельности Стасюлевича, внешне он всегда выглядел ровным и спокойным. Его наружная сдержанность порой производила на некоторых впечатление душевной сухости. «А между тем, – как замечал

А.Ф. Кони, – этот холодно корректный и „застегнутый на все пуговицы“ человек, строго аккуратный и вечно занятый, преображался весь… когда перед ним возникала действительная потребность в помощи, сочувствии, добром слове, а нередко и добром деле, которое он умел делать так, что оно было слышно и видно лишь для того, кого оно касалось».