Росстань

Назавтра у Каверзиных гуляли. Гости пришли солидные: Проня с женой, Сила Данилыч. Из Караульного прискакал Андрей, привез есаула Букина, обрадовав отца. Ко времени подоспел и поп, сиречь отец Михаил, завернувший на Шанежную крестить ребятишек, народившихся за осень и зиму.

Илья вина не пожалел. С рождением внука отмякло сердце старика. Гости тоже – не заставляли себя принуждать. Пили за здоровье внука, пили за деда, за отца, за Марину. Через час говорить уже хотелось всем.

– Жизнь идет, – философствовал Проня. – Одних убивают, другие умирают, третьи нарождаются.

– Так Господу угодно, – вторил ему отец Михаил.

Сила Данилыч гнул свое:

– Вот ты, господин есаул, и ты, Андрюха, стоите у власти, так растолкуйте мне, когда эта проклятущая война кончится. А то живи и бойся. Неужто партизаны так сильны?

Лицо у Силы глуповатое, тон простецкий, но Илья-то знает, что за человек Сила Данилыч. Он и хозяин крепкий. И грамотей. Газеты читает.

Букин сидит красный, китель расстегнул.

– Надо полагать, что к лету все будет кончено. Партизаны в тайге сидят, боятся нос высунуть. Налет на заимку не в счет. В тайге они голодают. Последних коней доедают. Правда, – это, господа, по секрету, – из России идет большевистская армия. Но здесь она неминуемо столкнется с японцами. И тогда посмотрите, кто сильнее: мужики или императорское войско.

– А потом ведь японцев отсюда не выгонишь, – пугается Сила Данилыч.

– Это другой вопрос и дело будущего, – резко говорит есаул. – Наша основная задача – выжечь красную заразу. Партизан надо искать не только в тайге, но и в поселке, и на заимках.

Сила Данилыч не унимается:

– Нет у нас на Шанежной партизан.

– Ох, Сила, – Илья грозит коричневым пальцем, – принюхиваешься ты, узнаешь, куда ветер дует. Ты ведь против ветра не попрешь.

– Гы-ы! – смеется Сила. – Против сильного ветра даже мочиться не резон.

Андрей томится, что ему не дают говорить, и, уловив паузу, объявляет:

– Есть на Шанежной партизаны.

Все поворачиваются к младшему Каверзину.

Андрей рад вниманию, и ему еще больше хочется удивить всех.

– У меня тут запопутьем еще одно дело. Сегодня ночью или завтра утром возьмем Северьяна Громова, Федьку Стрельникова и их дружка Лучку.

– Как возьмем? – не понимает Сила.

– Арестуем. Сегодня подъедут трое наших, и мы их тихонько, по одному возьмем.

– Ладно ли? – спрашивает Проня. – Мерзавцы-то они мерзавцы, но они не воюют.

– Мы о них больше знаем.

Андрей стукнул ладонью по столу. Потом словно спохватился, осторожными шагами прошел за занавеску, к Марине. Жена спала, Рядом на табуретке, прислонившись к кровати, спала уставшая от бессменного дежурства Федоровна.

– Бабушка, – потряс ее за плечо Андрей. – Пойдем с нами за стол. Слышишь, бабушка.

Зевая и крестя рот, Федоровна медленно встала.

– Стаканчик вина выпьешь?

Не дожидаясь ответа, Андрей подхватил повитуху, потащил к гостям.

На молодую бабку хозяева смотрят с лаской: ребятенка приняла, Марина не болеет.

Наполнили рюмки. Выпили. Но Федоровне не идет водка, комом в горле стоит: ишь, задумали, ироды, крестника заарестовать! И заарестуют – у них власть. А Федька и не знает, сном-духом не ведает, какая беда собирается над его дурной башкой.

За окном послышался лошадиный топот.

– Кого-то черти несут.

Федоровна осуждающе нахмурила брови, закрестилась, зашептала губами.

Андрюха понял, пьяно закрыл рот ладонью, подмигнул.

– Не буду, бабушка. Сорвалось про чертей.

Дверь открылась, вошли вооруженные милиционеры, вытянулись перед начальством.

Выслушав рапорт, Андрей хотел было поднести вошедшим по стаканчику, но, совершенно счастливый, старик Каверзин перегнулся через стол и шепотом попросил у есаула разрешения пригласить милиционеров за стол.

– Вы хозяин, – развел руками Букин.

Милиционеры смущенно сбросили полушубки, бочком подсели к столу. Но, оглушенные большими стаканами водки, легко побороли скованность, жадно набросились на еду.

У повитухи сердце болит: «Вот они, супостаты, уже приехали за крестником. Морды красные. Отъели на казенных харчах».

Делать что-то надо. Делать…

Красные морды у милиционеров. С морозу, от водки. Крепко движутся челюсти.

Федоровна посидела немного, вышла из-за стола.

– Жарко как сразу стало… Пойду охолонусь. В голову вино бросилось.

Надела на себя чей-то полушубок, набросила шаль. Вышла на улицу, оглянулась, заспешила домой. На счастье, крестника увидела на улице.

– Федя, иди-ко сюда.

– Крестная? – заулыбался тот. – Тебя и не узнаешь. А я думаю, что за девка идет?

Анна Федоровна зашептала скороговоркой:

– У Каверзиных бабничаю. Так сейчас пьяный Андрюшка болтал, что вас троих сегодня ночью или утром заберут – и к ногтю.

– Кого троих?

– Известно кого: Лучку, Северьку и тебя.

– Не путаешь, крестная? Верно говоришь? – насторожился Федька. От его веселости не осталось и следа. Глаза сузились, резче обозначились скулы.

– Христос с тобой, Федя. Рази я пьяная? Бегите куда-нибудь. Убьют они вас.

– Спасибо, крестная. И до свиданья. Не бойся. С нами ничего не случится.

Анна Федоровна пошла обратно, а Федька отправился к Северьке. Рыжий его чуб воинственно торчал из-под папахи.