Росстань

Иван перед приходом Ильина возился с ребятишками на полу, раскраснелся, запыхался. Ребятишки теперь, отступив за отца, смотрели на гостя исподлобья, заинтересованные.

– Твои?

– Мои. Видишь, похожие? Только что не хромают.

– Вот не ожидал тебя здесь увидеть, – Ильин возбужденно потирает руки, крупными шагами ходит по горнице.

– Отчего это?

– Не любят казаки чужих.

– Ну, паря, плохо ты их знаешь. Ты казаков-то видел только с нагайками, на конях.

– Не только.

– Потом – я ведь сам из казаков. Хотя ты вряд ли об этом знал.

Хозяйка стол приготовила быстро – гость с дороги. После первой рюмки Ильин снова спросил:

– Как ты сюда попал?

– Попал просто. Оставили. Вот из-за нее, – Иван вытянул больную ногу, хлопнул по ноге ладонью. – А потом это место мне еще раньше понравилось. Я когда с этапа бежал, помнишь? – Ильин помнил и кивнул головой. – Две недели в тальниках около этого поселка отсиживался. Оголодал крепко. И погнал меня ночью голод. Подхожу к избе. Собака не лает. Около сеней на полке молоко нашел. Целую кринку выпил. Следующей ночью опять туда же. Смотрю, кринка стоит, рядом с кринкой коврига хлеба и ножик. Так и ходил я каждую ночь. Потом даже махорка на полке стала появляться.

– Хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой… Совсем как в песне. Теперь о себе рассказывай. Каким ветром тебя сюда занесло? В начальниках, поди, больших ходишь? Вишь, с портфелем.

– В начальниках, – усмехнулся Ильин. – В Чите сейчас живу. А приехал сюда коммуну разгонять, – взглянул на Лапина.

Иван ничего не ответил, взял графин, наполнил рюмки медленно. Но скулы побелели и в голосе хрипотца.

– Почему разгонять?

Ильин поднял рюмку, на правах старого знакомого сам предложил выпить. Потом потянулся к портфелю, щелкнул большим замком, достал письмо.

– На, почитай.

Иван большую грамоту имеет, а читал долго, словно по складам.

– И какая же это подлюка так написала?

Жена Лапина подсела к столу, с тревогой посмотрела на мужа.

– Фамилии он там своей не оставил… – гость улыбается.

– Убил бы я его.

– Эк, какие замашки в тебе появились. Просто знай, что не все твою коммуну любят.

– Это я знаю, – и спросил напрямик: – Веришь письму? Клевете?

Многое бы мог сказать Иван Лапин. Да разве все скажешь, хоть и слушает тебя давний знакомый, Костя Ильин. Но попытаться можно, даже если и нет у людей еще таких слов, чтоб душу свою вывернуть – показать, провести человека по самым дальним уголкам души.

Иван говорил сумбурно. Боялся, что его не поймут. Но Костя слушал внимательно, не перебивал.

А Иван говорил о мировой революции, о хлебе, о силе, которую дает человеку хлеб и общество. Грамотный Иван, такие слова выковыривает. Говорил о себе, о казаках, о грамоте, о человеческой зависти, о злобе.

– До тех пор человек человеку волк, пока не будет у людей общего, понятного, направленного на добро, дела.

– Сумасшедший он, когда дело коммуны коснется, – жене вроде скучно слушать Ивана. – Для него коммуна дороже и своего хозяйства, и своих ребятишек. Я уж про себя не говорю.

– Создадим коммуну. Хлеб всем народом сеять будем. Скот породный разводить. Бедные – все бедные. Богатые – все богатые. Да что тебе, Костя, говорить – ты сам большевик.

Иван недоволен. Не то он вроде говорил. Слова круглые, катятся одно за другим. Как стеклянные шарики. Но Костя как будто понял. Все понял.

Иван добавил уже спокойно:

– А письмо – клевета. Хоть и на правду похожая.

– Клевета, – согласился Ильин и заставил Лапина улыбнуться. – Я тут уже кой с кем поговорил.

– Да разве можно сейчас скот в один двор согнать? Погубить чтобы? А весной выедем за поселок. Дома поставим. Только нам землемера что-то не шлют, участок нарезать.

Ильин встал, прошелся по комнате из угла в угол, посмотрел на синеющее окно, задернул занавеску.

– Еще напишут, что ты меня споил. Тогда нового проверяющего пришлют нервы тебе трепать.

Ильин устал с дороги, позевывал. На разобранную кровать смотрел с удовольствием.

– Гость спать хочет, – забеспокоилась хозяйка, – Не томи ты его, Иван.

Уже в кровати Костя сказал:

– Плюнь ты на письмо. Этот враг, что написал, тихий. В других местах в командиров стреляют, хлеб у них жгут, скот угоняют.

Последние слова Ильин говорил уже невнятно и через минуту захрапел. Иван притушил лампу, долго сидел у стола. Думал.

Наутро читинский начальник решил встретиться с коммунарами.

– Пойдем вместе. В два-три дома зайдем. Посмотрим, как живут. Поговорим.

Иван повел гостя к Громовым. Повел с умыслом: старый Громов – мужик серьезный и ответить может как следует. Опять же там Северька. Помощь добрая.

Сергей Георгиевич был во дворе.

– Принимай гостей, – приветствовал его Лапин.

Старик не спеша поздоровался, позвал в избу. Он уже знал о приезде начальника и теперь разглядывал Ильина внимательно, настороженно, хотя и прятал свой интерес. В избе он показал мужикам на передний угол, а сам занялся самоваром.

– Один живу, без хозяйки.

– Не надо, дорогой товарищ, чаю. Мы только что из-за стола. Поговорить зашли.