Ростерия (СИ)

— Лучше ещё поешь, — шёпотом посоветовала мама, и Елизавета, на удивление, решила беспрекословно её послушаться. Все гости окончательно раскрепостились, расслабленные чудесной настойкой, едой и уютом, а девочка, уже немного пришедшая в себя (какая же необычная штука!), задумчиво отрезала ребром вилки ещё кусок шоколадного пирога с клюквой и насадила его на зубцы, подняла столовой прибор и стала медленно его покручивать. Есть или не есть… Об этом вопроса и не стоит, блондинка лишь сомневалась, хочет ли съесть его сейчас. Она положила вилку обратно на тарелку. Позже. Вдруг девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Осмотрелась. Илья Лихоборов. Парень, ничуть не смутившись, продолжал рассматривать среднюю Заболоцкую с несвойственной ему беззлобностью, любопытством, возможно, чем-то похожим на дружелюбие. Надо же… В данном случае любая бы застеснялась, и Лиза замерла на секунду, но потом весело показала юноше язык и очень скоро забыла о нём и принялась за пирог. Нужно отметить, что мальчишка был весьма симпатичным и знал это: есть в нём что-то такое-этакое, может, извечная печаль и тайна в тёмных глазах, может, отстранённое самостоятельное поведение, может, намеренно пониженный голос, но благодаря некоторым своим качествам Илья пользовался популярностью, и поэтому почти все его знакомые сверстницы считали себя обязанными публично вздыхать по нему. Но не Елизавета. Потому что водиться с бывшим — себя не уважать. Схема «Останемся друзьями» изначально обречена на провал, ибо дружбы между девушкой и парнем, причем, если оба привлекательны, быть не может; и ребята только недавно заключили холодное перемирие, включающее в себя хмурые переглядывания и попытки встречаться лишь изредка. Неожиданно что-то в восприятии мира Лизой изменилось; она с ужасом поняла, что перестала видеть собственную еду. «Неужели всё настолько плохо? Я так захмелела, что у меня темнеет в глазах, и я вот-вот с громким храпом упаду за стол?» но дело оказалось отнюдь не в девочке — это слуги незаметно прокрались за спинами приглашённых и потушили оставшиеся свечи, почти все. С разных сторон послышались не на шутку перепуганные ахи и охи, даже словно бы болезненные стоны, и средняя Заболоцкая уже готова была поддаться общей панике, но сильно вздрогнула от внезапного тёплого прикосновения к своей руке чужих пальцев сзади.

— Не бойся, — очень тихо прошептал знакомый голос, и Елизавета, без труда узнав его, успокоилась, — это только часть представления.

— Хозяин у тебя, конечно, юморист, — неодобрительно прошипела девушка, но ей уже никто не ответил.

— А? Что? — боязливо зашевелился едва различимый силуэт матери. — С тобой всё хорошо? Ты с кем-то говорила?

— Нет… — Лизавета увлеклась тщетным разглядыванием высоких гибких тонких теней, что абсолютно незамеченными недавно прошли мимо девочки и бесшумно крались вдоль параллельно стоявших столов, скоро остановившись.

— Папа, — блондинка дёрнула за рукав отца, также пребывающего в крайнем замешательстве. При этом почти никто из гостей не решился встать из-за своего места, что очень нелогично, существуй реальная опасность, — папа, кто это? — и она указала пальцем в сторону застывших, словно изваяния, фигур.

— Где? — Николай начал выискивать их глазами.

Пых! И снова несколько огней озарили помещение. Приглашённые защурились, привыкая к слабому свету. Четверо длинных подтянутых людей в рыжих с ромбиками трико и с разрисованными лицами стояли посередине пустого пространства между столешницами, собравшись в круг и спрятав руки за спину. «Артисты», — как будто послышался Елизавете Санькин голос. В следующий момент один ряженый шагнул вперёд, жестом фокусника извлек скрипку и смычок, положил инструмент себе на плечо и, прижав для надёжности подбородком, заиграл. Полилась тягучая ленивая музыка, ассоциирующаяся с заклинателями змей и востоком. Следующий человек, вышедший из круга, достал железный обруч и начал подтанцовывать — гимнаст. Третий, обходя товарищей по кругу, стал аккомпанировать первому, легонько постукивая по небольшому барабану, подвешенному на уровне живота. Всё это убаюкивало, успокаивало так стремительно, что гости, минуту назад в высшей степени напряжённые, затихли, откинулись на жёсткие спинки, что оказалось их большой ошибкой. Последний выступающий, о котором все позабыли, подпрыгнул на полтора метра вверх, одной рукой схватил гигантский факел, другой плеснул что-то на самый его просмоленный верх, дунул со всей мочи…