Ростки на могилах

— Ему — нет. А знаешь, о чем на том берегу говорят?

— Да знаю я. И Сегомар в стороне не останется, если римляне попытаются его родича убить. Даже и Зверя. Как ни крути — родная кровь. Но что с того? Со Зверем они наших… ну, то есть римлян-то перебьют, может быть, только Агриппа этого так не оставит. С изменниками у него разговор один — Олину сожжёт, всех, кто не убежит — продаст. Был Сегомар, и нет Сегомара.

— Вот именно. Ох, и умный ты у меня, весь в отца! Правду говоришь, и на ночь нельзя оставаться, сейчас уедем.

— А тебе, дядя, и дела до Олины нет? Вы же, друиды, от всех наших богам служите? Или ты в отставке теперь, как я?

— Да как ты смеешь, сам-то ты кто! — взвился дядя, но тут же осёкся и умолк. Продолжал медленно, выговаривая по слову: — От всех галлов служим, да. Всегда так было и всегда так будет. Но сейчас есть дело важнее, чем ввязываться в местную драку.

Новеллий не раз и не два спрашивал — что ж это за важные дела, и какое ему в них место уготовлено — да дядя всегда от ответа увиливал. Но сейчас это не было важным.

— Ну, так уходи, — легко сказал он.

— А ты?

— А я останусь, — Новеллий поднялся с пола и начал стягивать тунику через голову, — Помогу им без драки обойтись.

Дядя аж затрясся.

— Ты не понимаешь! — зачастил он. — Марк… Петрокорий! Сынок! Именем твоего отца прошу тебя! Заклинаю! Уйдём! Не можешь ты здесь погибнуть! Ты… боги… — его речь превратилась в совсем невнятное бормотание, чуть ли не пение, смотрел при этом Дуннотал на племянника очень пристально, и руками начал эдак странно поваживать.

Новеллий зачем-то прислушивался, пытаясь разобрать дядины не то речи, не то уже пение, и вдруг поймал себя на том, что улыбается до ушей, а руки сами поднимаются, чтобы надеть тунику обратно. Он резко прикусил изнутри щёку, так, что аж хрюкнул от боли. Тотчас ощутил, что тело вновь слушается, запустил в Дуннотала скомканной туникой и быстро прошлёпал мокрыми ногами к двери, подальше от хитрых песенок.

— Вот не надо этого, дядя, — сказал Марк строго. — Сам же меня учил! Уйди, раз у тебя дело, а я остаюсь, мои дела в Олине.

Дуннотал глядел укоризненно. «Да он, похоже, не ученика ищет. А может, и не прячется. Во что-то другое он играет, то ли со мной, то ли на меня. А раз так, и я с ним сыграю», — решил Новеллий и заревел, как олень в течке:

— Да к Орку вас с вашими мутными делами и богами болотными! Сколько людей за них полегло — и что? Выгнали Рим? Нет, и не выгоните никогда, хоть ты обделайся своих дел! И я не уйду! Это моя страна, от каждого вонючего червя я с тобой бегать не буду!

Почтине играл — так разозлился на дядю.

— Да что ты делать-то собираешься! — вскричал тот.

— Одного Зверя убил, и этого положу! Сам, один! Дела у него! Наплодили уродов — и бежать, — уже успокаиваясь, продолжал он. — Помог бы лучше убрать за вами.

— Да как тут поможешь, кому, когда? Они же завтра друг в друга вцепятся! — дядя уже торговался, пора было наносить последний удар.

— Вот ты их и убеди не вцепляться. Друидов ведь тут нет?

Дуннотал побледнел.

— Ты же знаешь, я… я не могу.

— А это мы решим. Ты как, уходишь, или со мной?

Дядя горестно кивнул.

* * *

Новеллий, закутавшись в плащ с капюшоном, осторожно, почти наощупь пробирался в сторону трибунова дома, ориентируясь по отблескам света на чёрной глади уличных луж. Уж конечно, после того, что случилось днём, ночную стражу римляне утроили, и костры вокруг своих домов разожгли.

Ни с того ни с сего по спине пробежал холодок, и волосы на затылке под капюшоном плаща как будто кто-то потрогал. Новеллий, не оборачиваясь, сурово нахмурил брови и даже совсем тихонечко зарычал, специально ещё припомнив, что говорил про отца давешний забияка Варий. Прикосновение ослабло, истаяло. Ночных духов обычно привлекал страх, а вот гнев они не любили. Небось, такого в ваших друидских поучениях, дядя, и близко нет, подумал Новеллий, очень довольный собой.

К часовым Марк постарался подойти как можно медленнее, даже руки вверх поднял на всякий случай. К счастью, один из солдат видел его с трибуном, он и повёл Новеллия в дом. Там Марк с провожатым еле протиснулись к лестнице на второй этаж, легионеры под оружием были везде: стояли, сидели на скамьях и даже на полу. Некоторые кемарили, привалившись к стенам.

У входа в спальню Лурия Марка тщательно обыскали, ничего не нашли и на всякий случай отобрали пояс и плащ.

Новеллий, в одной тунике, шагнул через порог и невольно поёжился. Угли в железной жаровне у двери, от которых днём здесь было не продохнуть, превратились в пепел. А трибун, сидевший в кресле посреди комнаты, холода и не замечал — щурясь, сведя брови аж к переносице и шевеля губами читал письмо на восковой табличке. Новеллий кашлянул и поздоровался. Лурий поднял глаз на Новеллия, моргнул и почти улыбнулся.

— И тебе привет. Доложили, что ты что-то знаешь? — спросил он, бросив табличку прямо на пол.

— Кое-что знаю. Но прошу, расскажи сперва, что сказал Сегомар.