Росток

— В землянке или, скажем, в блиндаже было теснее, — не унывал дворник-весельчак. За время лечения он отрастил пушистые длинные усы и большую бороду. — Выйду отсюда, наймусь работать в детских садах Дедом Морозом. А что! Будет единственный на свете Дед Мороз — инвалид, — шутил он.

Петро с болью видел, что Иван Сергеевич вконец исхудал. Нездоровый румянец на щеках сменялся бледностью. С плеча он не снимал повязку — кровоточила рана. С замиранием сердца встречал его в семь часов утра, понимая, сколько усилий приходится прикладывать Ивану Сергеевичу, чтобы прийти побритым, в аккуратно выглаженных гимнастерке и галифе. Он массажировал Петру плечи, помогал учиться владеть протезом.

— Иван Сергеевич, — остановил его однажды перед входом в палатку Николай Александрович. — Вот что меня беспокоит... Протезы ног готовы. Пока я их не отваживаюсь давать Петру. Слишком непомерной окажется нагрузка на центральную нервную систему. Пусть сперва приноровится к руке. На все нужно время. Мы могли бы кое-что рациональней... Ну, скажем, уплотнить время. Вы не против?

Сенченко не понял.

— Что значит — уплотнить?

— Петро овладел некоторыми разделами высшей математики. Овладел досконально. Видно, что его учитель был образованным и совестливым человеком. Но... — замялся Николай Александрович.

— Не ищите выражений, — пошел ему навстречу Сенченко. — Чем проще, тем понятней.

— Хорошо. Давайте проще. В знаниях Петра зияют жуткие пробелы. Он не в состоянии перебросить мостик от раздела к разделу. Находит вслепую то, что давно уже известно вдоль и поперек.

— Не знаю, чем помочь, что посоветовать, — покачал головой Иван Сергеевич. — Подскажите! Если бы это было на фронте, я нашел бы выход.

— Не спрашивая вашего согласия, я договорился с двумя своими аспирантами... Физиком и математиком... Они постепенно будут готовить Петра... Он сразу сдаст экзамены за университет и защитит диплом. Высиживать лекции с его знаниями — непродуктивно и грешно. Этих аспирантов вы знаете. Сашко и Виктор. На мой взгляд, Петро симпатизирует им. Особенно Сашку. Не возражаете?

— Возражать? — удивился Сенченко. — Не обо мне речь, о Петре... Выдержит ли? Не скажется ли на его здоровье?

Николай Александрович успокоил:

— Нет, не скажется. Наоборот, занятия отвлекут хлопца, дадут ему возможность почувствовать себя нужным людям.

Спустя некоторое время, перед тем как Петру принесли протезы ног, состоялся еще один разговор — в каморке дворника.

— Иван Сергеевич... Завтра мы привезем Петру ноги... — Николай Александрович умолк, обдумывая, как объяснить сложность задания. — Пусть хоть стоять научится. А со временем и пойдет... Вы служили в армии. Вам не раз подавали команду: «Смирно!» Вы замирали, казалось, неподвижно. Но это только казалось.

— Почему? — удивился Сенченко. — Я стоял...

— Человек никогда не стоит неподвижно. Небольшие, малозаметные отклонения вперед, назад, вправо, влево — вот из чего складывается неподвижность. Из постоянного выбора среднего, устойчивого положения организма. Пока Петро заново не научится стоять, ходить не сможет.

— Будем учить! Научим! — уверенно сказал Сенченко.

...С того момента, когда Сашко с Иваном Сергеевичем, поддерживая Петра под руки, поставили его на пол, до первого самостоятельного шага было столько падений, синяков, разочарований, усталости.

— Еще шажок, Петро! Еще! — подбадривал Иван Сергеевич.

Обессиленные, они садились на стулья, тяжело дыша и обливаясь потом. Протезы натирали мозоли, болели культи, плечи, спины.

Весной, перед женским праздником, выдался хороший солнечный день. В открытую форточку палаты вливался теплый и влажный воздух, смешанный с запахом подтаявшего снега.

Иван Петрович принес миску перлового супа, кусочек ржаного хлеба, две прозрачные мармеладинки и стакан морковного чая.

— Перекуси, а я сбегаю на перевязку.

Проводив Сенченко взглядом до двери, Петро лег на койку измученный, обессиленный. Грудь быстро поднималась и опускалась — не хватало воздуха. Тягучая клейкая пелена надвинулась на глаза. Сквозь нее что-то или кто-то проглядывал... А-а... Это Сенченко... Пошатываясь от слабости, он исчез за дверью... «И мне бы так... Исчезнуть... Зачем только бабалька меня выхаживала. Знать бы наперед... Отвернулся бы к стенке, не ел бы ничего... И — туда, куда мои оторванные ноги... Боже, как тяжко! Да еще смотрят все... Сочувствуют... Бывает ли горше? Повис камнем на Сенченко, в могилу тяну... Ой, что это за сполох? Высветлил луговину, солдат... И жестяные банки под травой... Хватит! Хватит мучиться!.. Бабалька далеко... Некому будет нести...»

Петро схватил широкий офицерский ремень Сенченко, сделал петлю, привязал конец к спинке койки. Голову в петлю всунуть не успел — возвратился Иван Сергеевич.

Молча, дрожащими руками Сенченко отвязал ремень от койки, погладил Петра по голове.

— Отдохнешь немного... И — снова начнем.

В палату вошел Сашко с двумя незнакомыми парнями. Они быстро осмотрели, смазали все суставные сочленения, растяжки. Появился Николай Александрович. Он был необычно суровым. Подойдя к койке, жестким голосом, приказал: