Ростов-папа. История преступности Юга России

Далеко не всегда они умирали и страдали. Найдя путь на свободу, иваны превращались в заслуженных мазов, как бы по праву каторжного авторитета возглавлявших мазуриков на местах. На воле воровская массовка, в свое время «не вкусившая миног» (не поротая) и не «прогулявшаяся за Бугры» (не побывавшая на каторге за Уралом), отдавала должное авторитету драных спин и рваных ноздрей, их лихости, бесшабашности, удали, жестокости. И в большинстве случаев не возражала против заслуженного лидерства-атаманства этих людей. Обладая необходимым каторжным опытом и варнацкими навыками, они добавляли юной ростовской урле (воровскому сообществу) солидности и целеустремленности. Терять им, бегунам савотейным, было нечего, зато обретали иваны на воле собственное войско и своеобразное государство, законы для которого сами импортировали из тюремной «конституции».

Став в Ростове «богами», они определяли, какой «клей» (воровское дело) будет клевым, какая «сара вячет» (добыча предстоит), какой «слам» или «мотю» (долю добычи) получит каждый участвующий в «клее» уркаган или шпандрик.

Кроме того, в «божественные» обязанности входило определение нужного «крючка» (полицейского письмоводителя), «кармана» (квартального надзирателя) или даже «клюя» (следственного пристава), которому необходимо было дать «отначку» для выкупа «облопавшегося» мазурика. На эти цели выделялась известная доля добытого босяцкого слама. Старую добрую коррупцию изобрели отнюдь не сегодня.

Слово «богов» было законом для их хороводников и уж тем более для рядовой шпаны. Для поддержания престижа они зачастую лично ходили на «клей» и периодически обязаны были доказывать свой высокий статус, в зависимости от профильной специализации шайки. В ряде случаев они либо лично наказывали провинившихся подчиненных, либо поручали это кому-то из приближенных урок.

К «черной масти» причислялись каторжные «храпы» – боевой отряд «богов», его основные исполнители, рядовые урки и мазурики. В неволе они решали вопросы с «шерстью» (конвоирами), качанием прав «пассажиров» (заключенных), реализации затеянных иванами бунтов, добыче денег и съестного, наказанию виновных и упорствующих. На воле бывшие «храпы» превращались в обычных жульманов, блатарей, жиганов и «честных бродяг», искавших возможность удачным делом доказать свою преданность выбранному «богу» и войти в хоровод. Как раз на их долю доставалась самая грязная и опасная работа.

Однако и будущий слам был гораздо выше, чем у простой шпаны-жмурок.

Последние также относились к «черным», но особым уважением в преступном мире не пользовались. Ибо далеко не все из них отдали долг цинтовке на дядиной даче (отсидке в тюрьме) и проявили свои лидерские качества в воровской среде. Кроме того, во время «клея» они стояли на стреме и в случае опасности подавали сигнал «зэкс» (по-немецки и на идише – «шесть») или просто говорили «шестой», то есть опасность (писатель Александр Куприн в очерке «Вор», описывая в 1895 году преступный мир Киева, называет эту категорию шпаны бугайщиками). Что впоследствии преобразовалось в должность шестерки – стоящих на страже, с последующим искаженным восприятием в обывательском языке.

Для «богов» они были мелкими сявками, оребурками, для полиции – «босой командой», для обывателей – приблатненными «демонами», особой угрозы не представляющими. На каторге они были шпанкой, на воле – шпаной, промышлявшей мелким хулиганством.

Григорий Чалхушьян отмечал: «До проведения сюда железных дорог, всех этих оборванцев было мало, с 70-х же годов они свивают здесь себе твердое гнездо. Ростову надо было считаться с этим вопросом, но он относился к этому индифферентно, под носом у него вырастали Бессовестная и Нахаловка, и он довольствовался полумерами, и то принятыми не вовремя да и далеко не умело».

К концу ХIX века именно «черная» шпана, которая обзавелась относительной организацией и авторитетными лидерами, стала самой многочисленной силой в преступном мире Ростова.

По данным отца Лазаря Крещановского, в 1857 году на ростовской «дядиной даче» (в остроге) чалились 1614 преступников, из которых «за Бугры» сослано 211, остальные – в арестантские роты. На втором месте по уровню преступности в тогдашней Екатеринославской губернии (куда входил Ростов) был будущий махновский Александровск (ныне Запорожье), откуда ушло в Сибирь лишь 49 колодников.

Зато уже по состоянию на 1885 год только через три участка мировых судей Ростова прошло свыше 4 тысяч мужчин и женщин, обвиняемых по уголовным статьям Уложения о наказаниях Российской империи. Причем тут не учитывались дела, рассматриваемые в отношении ростовцев Таганрогской судебной палатой о тяжких, государственных и должностных преступлениях. Для города с населением порядка 45–50 тысяч душ каждый десятый под судом – это запредельная цифра.