Ростов-папа. История преступности Юга России

Приблатненными за решеткой были и «мастаки» (карточные шулеры), на воле у которых работы было хоть отбавляй, и «асмодеи», или «бабаи», – тюремные ростовщики, имевшие неформальные контакты с конвоирами, умевшие дать «курицу» или «барашка в бумажке» (взятку) надзирателю и достававшие для каторги все необходимое – от еды до женщин. Сами они к ворам не относились, но без них жизнь «за Буграми» была немыслима, поэтому они и пользовались определенными привилегиями среди шпаны.

И те и другие в заключении обрастали барахлом и деньгами, вполне вольготно чувствуя себя и в каторжных условиях.

Выйдя на волю, первые становились стирошниками, или накольщиками, – шулерами, обыгрывающими в стиры-карты непосвященных «пассажиров» или пижонов, и были завсегдатаями игорных клубов. Вторые, обладая материальными ресурсами, как правило, шли в «мешки» (барышники, отсюда и известный термин «барыги») или блатер-каины – скупщики краденого. На Богатяновке, Нахаловке, в Нахичевани они обзаводились «пчельниками» (трактирами), крепкими домами, хозяйством, превращая их в целые магазины для перепродажи краденого, а то и держали хазы для прятавшихся от полиции жульманов.

«Синей мастью» в заключении считались обычные мужики (мудаки на каторжном жаргоне), угодившие за решетку главным образом случайно, за бытовые преступления и пьяные дебоши. В редких случаях попадание в уркаганскую среду резко влияло на их психологию, и из отчаявшихся «синих» выходили забубенные головы, настоящие блатари. Но, как правило, это была забитая иванами и храпами масса, задавленная личным горем и переменами в судьбе. Она несла основную нагрузку на каторжных работах и регулярно подвергалась грабежам со стороны «честных бродяг».

Впрочем, многолетнее существование в арестантских ротах или на забайкальских рудниках мало кого украшало. «Синим» светил обратный путь или в босяки, или в нищие, или в ссыльнопоселенцы. А поскольку крестьян из Центральных губерний проживание в далекой и непривычной ссыльной Сибири совершенно не прельщало, то многие из них следовали по проторенной дорожке стрельцов саватейных – на Дон. Пополняя собой ряды жителей «нахальных» хуторков с их специфическими занятиями и изворотливыми попытками выжить в большом и богатом городе.

К «серой масти» причислялись опустившиеся осужденные, переставшие следить за своим внешним видом «чуханы», кепские дундулуки, как их презрительно называли в Ростове, и супники, или маргаритки (пассивные гомосексуалисты). Это наиболее презираемая масть, до революции еще не ставшая неприкасаемой, но законтачиться с представителями которой избегали даже мужики. На царской каторге все кандальники носили серые халаты, но лишь настоящие изгои причислялись к «серым».

Воля и неволя для них мало чем отличались. На свободе они просто не могли интегрироваться в нормальное существование, составляя основу пресловутой нищебродской «золотой роты».

Интересно, что в Ростове «серыми» в конце XIX века именовались отнюдь не изгои – в Нахичевани так величали себя отчаянные – вентерюшники (налетчики), не подозревавшие о существовании столь малопочтенной касты в местах достаточно отдаленных.

«Красную» же масть составляли активно сотрудничавшие с тюремными властями осужденные. В XIX веке это были десятники-„бугры“, старосты-„шишки“, кашевары-„крохоборы“, хлебопеки-„кусочники“ и пр. Из них в 40-е годы ХX века вышли ссученные воры, ставшие причиной кровавых сучьих войн в советских зонах.

На рубеже веков отмечалась еще и промежуточная масть, к которой впоследствии принято стало бессистемно причислять всю отечественную преступность, – блатные.

Тот же Александр Куприн отмечал: «Промежуточную ступень между ворами и обыкновенными людьми составляют „блатные“, то есть пособники, покровители или просто только глядящие сквозь пальцы люди всяких чинов и званий. Сюда относятся: разного рода пристанодержатели, дворники, прислуга, хозяева ночлежных домов и грязных портерных».

Интересно, что и Василий Трахтенберг («Блатная музыка», 1908), и глава Московской сыскной полиции Василий Лебедев («Справочный указатель для чинов полиции», 1903) определяют термин «блат», как «всякое преступление, какого бы рода оно ни было, как то: кража, убийство, мошенничество, грабеж, контрабандный промысел, тайное винокурение, производство и сбыт фальшивых денег и т. д.», выводя его либо от немецкого «Blatt» – лист («открытый лист», сопровождающий арестанта, в котором вписано совершенное им преступление), либо от еврейского «blat» – доверенный, согласный на что-либо.

То есть изначально блатными считались лица или напрямую участвующие в совершении преступления, или каким-либо образом задействованные в его результатах (соучастие, укрывательство, сбыт слама и пр.). Впоследствии этот термин перешел исключительно в уголовную среду, а блатных начала ХX века уже в СССР начали величать просто приблатненными.

«Дядина дача»