Но более всего полюбили ее заведение заезжие артисты, обустроившие тут настоящий «привал комедиантов». Жить в первоклассных гостиницах Ростова вроде «Гранд-отеля», «Европы», «России» или «Франции», где цена за номер исчислялась от рубля до пяти в сутки, им было не по карману. Артисты — народ небогатый, живущий, как правило, подношениями поклонников. На хороший отель прижимистые антрепренеры раскошеливаться не станут, зато меблированные комнаты — самое то для шумных компаний. Да и артистам не надо тратиться на извозчика, чтобы по ростовской грязи добираться до театра Карпа Гайрабетова, расположенного в двух шагах на старой Театральной площади (на месте нынешней мэрии).
Актеры — народ веселый, лихой и запойный. Успешные антрепризы заканчивались буйными банкетами, провальные — мрачными попойками. В обоих случаях служители Мельпомены привычно надирались до изумления, появляясь у мадам Капы в сомнамбулическом состоянии. Хозяйка самолично не гнушалась препроводить хмельного беднягу в его комнату. Наутро же господа артисты с удивлением обнаруживали пропажу денег и ценностей, которую несложно было объяснить разгульной вечерней. Все равно других объяснений не было.
За три года в конце 80-х годов XIX столетия квартиранты «меблирашек» Грузи обеднели в сумме более чем на 10 тысяч рублей. Артистка Никитина лишилась 800 рублей, более популярная Цветковская недосчиталась 2 тысяч, Гаврилова — бриллиантовой броши и куска бархата.
Капа постепенно смелела. В апреле 1888 года у четы Чернышевых пропало золотых и серебряных вещей на 1,5 тысячи рублей и билет второго внутреннего займа (серия 748, № 46). Чета торговцев — это не актеришки, в пьянстве и буйстве не замечены. Они обратились в полицию, там в первую очередь взяли за выю прислугу. Кому ж еще, как не деревенской девахе, спереть драгоценности. Но, пораскинув мозгами и расспросив подозреваемую, господа полицейские пришли к выводу, что неграмотная деваха понятия не имеет о ценных бумагах. Пришлось, пожав плечами, отпустить ее за отсутствием улик. Дело спустили на тормозах — не заподозришь же в лихоимстве бедную участливую вдовицу.
А в следующем году «золотая ручка» Капы нырнула в ридикюль одной из квартиранток, Аполлинарии Абрамовой. Но за отсутствием там ценностей стянула оттуда вид на жительство. При наличии хорошего «темного глаза» (поддельных документов) можно было уже не ограничивать себя рамками родного Ростова.
С фальшивым паспортом на имя Абрамовой Капа дала шумную «гастроль» в Белокаменной. Природная пылкость, бойкость языка и дьявольская изворотливость позволили хорошо одетой и украшенной крадеными каменьями вдове из Ростова воссиять на небосклоне столичных «Яра», «Эрмитажа», «Славянского базара», «Золотого якоря».
Там жертвой ее южного обаяния стал председатель купеческой гильдии Москвы, успешный негоциант из караимов Александр Арабаджи, владелец торгового дома «А. Арабаджи и Ко», специализировавшегося на торговле иноземными винами — «Реми Мартен», ямайского рома «Негро», шампанского и пр. После пылкой ночи с его степенством Капа обчистила гильдейщика сразу на 3 тысячи целковых.
После Москвы были Одесса, Таганрог, Харьков. Фееричная вдовица расстреливала сластолюбивых торгашей подернутыми дымкой очами и грела ладошки на их объемистых портмоне.
Одного она не учла. Аполлинария Абрамова приходилась родственницей не кому попало, а самому приставу 2-го участка Ростова Николаю Пушкареву. Тому самому, чье уголовное дело о подложных справках для иногородних еврейских торговцев, поборах и взятках в составе целой банды полицейских в 1893 году прогремело на весь Ростов.
Но господин пристав не только умел держимордствовать и трясти вороватых купчишек, он еще и свое дело хорошо знал.
Пушкарев активно взялся помочь обиженной родственнице и вскоре, сопоставив жалобы актеров, торговцев и прочих квартирантов «меблирашки», заинтересовался личностью самой мадам Грузи. Которая вдруг укатила в дали неведомые. Тут и ориентировка подоспела со слов оконфуженного господина Арабаджи. С точными приметами лже-Абрамовой.
Поэтому по возвращении из длительной «гастроли» к усталой, но счастливой Капе на чаек заглянул сам пристав. Шарахнув кулачищем по трюмо, Пушкарев брезгливо выплеснул в напудренный лобик кинувшейся было в обморок вдовицы воду из цветочной вазы. И пока та толком еще не пришла в себя, приставу, как писали газетчики, «удалось склонить ее к признанию» кражи у Арабаджи и Абрамовой. Еще немного полицейской работы, и репортеры заскрипели перьями: «Совершено еще много более мелких краж, которые мало-помалу приводятся в известность и расследование которых еще более дополнит картину этих ужасающих преступлений».