Ростов-папа. История преступности Юга России

Дополненная картина окончательно нарисовалась к 1892 году. 13 февраля 1892 года Таганрогский окружной суд начал рассмотрение уголовного дела по обвинению Капитолины Грузи в краже бриллиантов и золота на общую сумму более чем в 1 тысячу рублей у таганрогского потомственного почетного гражданина Михаила Ивановича Кобылина, владельца собственного дома на Петровской, 39. Купчина, правда, был еще тот гусь. Он был приемным сыном знаменитого в Таганроге торговца, владельца каменных торговых лавок на Петровской и гостиницы «Лондон», старообрядца Ивана Евстафьевича Кобылина, бывшего даже несколько лет городским головой и считавшегося миллионщиком. У Ивана Кобылина с 1845 года работал по торговой части Павел Чехов, отец великого писателя, и его дядя Иван Морозов.

Сам пасынок Кобылина не обладал ни малейшими талантами отчима, но, обретя большие деньги после его смерти в 1878 году, пил как в последний день Помпеи.

Женился он на молоденькой бесталанной актрисе местного театра Параскеве, которая во время гастролей в Ростове как раз и пала жертвой «золотой ручки» Капы Грузи. Та обнесла комнату актрисы-купчихи сразу на 950 рублей. Естественно, спохватившаяся Параскева кинулась причитать, но Капитолина, поохав и всплакнув с ней на брудершафт, предложила в виде компенсации за страдания «от этих жутких ростовских воров» проводить купчиху в Таганрог. Благо та выболтала ей все про мужа-пропойцу.

В приморском городе Капа чуток погостила, по случаю щедро подливая отельеру Михаилу Кобылину. Проснувшись, он обнаружил, что «полегчал» на золотые часы с цепочкой и перстень с бриллиантом, бывшие при нем до попойки.

Впрочем, ума это ему не прибавило. Обиженная Параскева неудачника Кобылина оставила, монументальное домовладение отчима пришлось продать жене коллежского советника Анне Семеновне Похлебиной. Купец женился во второй раз, разница в возрасте с новой женой, дочерью отставного штабс-капитана Ольгой Колосовой, составила 16 лет. Но знаться с Ивашкой Хмельницким он не бросил, и в 1904 году отдал богу душу от болезни печени, будучи 62 лет от роду.

Но этого Капитолина Грузи уже не узнала. В феврале 1892 года суд присяжных признал ее виновной в многочисленных кражах и приговорил к ссылке на вечное поселение в Тобольскую губернию. «Во глубине сибирских руд» следы ростовской «золотой ручки» затерялись.

Прибежище Локусты

Сегодня ее имя известно лишь узкому кругу специалистов. А в конце XIX века эта женщина считалась одной из самых опасных преступниц Европы, которую разыскивала полиция сразу двух империй. Ее подозревали как соучастницу в одном из самых громких и загадочных убийств (или самоубийств) столетия — смерти в замке Майерлинг австрийского эрцгерцога Рудольфа, единственного сына императора Франца Иосифа и Елизаветы Австрийской, и его любовницы баронессы Марии фон Вечера. Ее руке приписывали череду отравлений в Австро-Венгрии и России, ни одно из которых так и не было раскрыто. Она бесследно исчезала и неожиданно появлялась, меняя обличья, имена, виды официальной деятельности, но неизменно оставаясь искуснейшей отравительницей Старого Света, лично изготавливавшей яды, состав которых не могли определить даже полицейские эксперты. Лучшие сыщики Европы разыскивали ее в столицах и на курортах, а она спокойно скрывалась от них в захолустном Ростове и действовала через собственную разветвленную сеть поставщиков.

А начиналось все как в банальной австрийской оперетте. 18-летняя Эмма Биккер, эдакая начинающая венская Сильва, появилась на подмостках столичного кафешантана «Олимпия». Заведеньице так себе, отнюдь не «Мулен Руж», не «Фоли-Бержер» и даже не «Диглас». Скорее, развлечение для пузатых бюргеров, поедателей телячьего шницеля и истребителей свиного швайнсбратена.

Девица из провинции бодро сучила ножками, размахивая по сторонам пышными нижними юбками с кружевами (до появления канкана демонстрировать обнаженные ноги на сцене еще считалось непристойным) и ослепляя уважаемую публику стеклярусом и блестками-пайетками на платье.

Ни у кого не было оснований подозревать малышку Эмму в чем-либо предосудительном. Хотя именно в ту Викторианскую эпоху кафешантаны-кабаре-варьете воспринимались как нечто среднее между борделем и театром, а тогдашние звезды сцены вполне совмещали искусство Терпсихоры и Венеры.

Но, вероятнее всего, нашу девицу прельщали не муки творчества, а романтические грезы. Ибо очень скоро она с головой окунулась в пучину единственной и неповторимой любви. По крайней мере, о других ее романах более ничего не известно.

Венский дамский врач Брунн был завсегдатаем «Олимпии» по нескольким причинам. Само собой, искусство его, конечно, прельщало, но и в картишки господа шалили тут вовсю. Оттого градус азарта и возбуждения в этих стенах порой зашкаливал.

К тому же обратная сторона жизни актрисулек была Брунну не чужда уже в силу его профессии. Он врачевал последствия постыдных страстей, а зачастую и помогал девицам избавиться от ненужных плодов случайной любви.