Крушение Российской империи и воздушные замки революции чуть было не нанесли «тортуге» смертельный удар. Из ростовской хевры произошел массовый исход некогда деловой шпаны, поверившей в радужные перспективы новой жизни. Наиболее радикальная часть, напротив, подалась от воров к занимающимся реальным делом налетчикам. Остались лишь консервативные, «битые» босяки, не доверявшие вообще никому.
Новая власть же в искренность раскаяния уголовников так и не поверила, а ее аппарат подавления не смог отсепарировать «расстриг» от фундаменталистов. Хотя и сам факт раскола заметно повлиял на существование хевры. Теперь «тортуга» вынуждена была подстраиваться под новые политические реалии, и под частую смену режимов, и под выросшее влияние беспредельщиков. Гибкость воровского богатяновского «политбюро» позволила ему и заигрывать с политиками, и делегировать своих людей в органы власти (хотя и нет никаких данных о намерении полностью прибрать политическую власть к рукам), и временно отступать перед бандитским крылом криминального Ростова. Чтобы — чисто по-конфуциански — дождаться, когда мимо по Дону проплывет труп его врага. А затем видоизмениться еще раз, подстраиваясь уже под советские реалии.
Ростовская преступность вполне комфортно чувствовала себя и в период революций (поставляя оружие «политике»), и в период Большого террора (будучи социально близкой классу-гегемону), и во время немецкой оккупации (контролируя черный рынок). Ее позиции смогла поколебать лишь утопическая идея интегрировать босяцкий элемент в постромановскую Россию, но вскоре и эта иллюзия развеялась, как туман над Доном.
Недалекий душегуб с большой дороги пореформенной эпохи уступил место умному циничному городскому вору первых советских лет. Разбойных беспредельщиков Гражданской войны и начала 1920-х годов отстреляли молодые непрофессионалы из ЧК и перемололо в репрессивной мясорубке ОГПУ. Им на смену пришли куда более осторожные чмунды (хулиганы) и оборотистые мошенники, проворачивавшие крупные махинации в период НЭПа без применения насилия.
Бандитский Ростов периода анархии в государстве уступил место воровскому Ростову периода оживления деловой активности после окончания Гражданской войны. Богатяновская «тортуга» осознала, что ни один, даже очень удачливый традиционный медвежатник, городушник, ширмач, домушник и пр. не сможет заработать для общака столько, сколько вор, специализирующийся на махинациях с государственными подрядами, армейскими поставками, закупкой продовольствия и т. п. А для этого не нужны кастеты-пистолеты — требуется лишь расторопный оборотистый делец и хорошие связи в советском бюрократическом аппарате.
Прежние уличные кадры для этого не годились — требовались люди, имевшие опыт работы с деньгами и налаженные каналы сбыта.
Именно в советское время прежние «мешки» и блатер-каины начали уходить от прямой зависимости от воров, становясь настоящими деловыми людьми. Их опыт по содержанию подпольных мастерских и складов пригодился сначала во время НЭПа в создании целой подпольной индустрии производства и сбыта левой продукции. Благодаря им в стране пышным цветом расцвел черный рынок вечно дефицитных продовольственных и промышленных товаров.
При этом классический воровской мир принял новые реалии и, понимая суровость нового законодательства, сделал ставку на другие виды криминала, касающиеся в первую очередь частной, а не государственной собственности. Инициаторами этого маневра стали «законники» — авторитетные воры, чтившие «кодекс».
Однако с закатом нэповского отступления к капитализму и сворачиванием частной собственности подпольная деловая инициатива также пошла на спад (вплоть до начала 1970-х годов). Усиление роли государства и сжатие криминального мира вновь привели к выдвижению на первые роли уголовных авторитетов — уже сложившихся к этому времени воров в законе.
После крушения НЭПа к началу 1930-х годов ростовский воровской мир пережил период собственного накопления примитивного капитала, а накатывающему маховику репрессий уже смог противопоставить вновь соорганизовавшуюся для самозащиты хевру во главе с «законниками», с четко прописанным воровским кодексом. К этому времени образ Ростова-папы окончательно сформировался, а его криминальное обаяние достигло своего апогея.
Толковый словарь ростовских уголовников