Ростов-папа. История преступности Юга России

Можно установить даже приблизительный момент размена — декабрь 1920 года. Именно в это время был завершен судебный процесс по банде Туренко, а Художников вывел ДОУР из подчинения городской и окружной милиции в отдельную структуру, подчинив ее напрямую областному управлению под своим началом (они даже расположились в разных зданиях).

Дальнейшая судьба Станислава Невойта действительно покрыта мраком. К примеру, экс-главу угро Цуканова приговорили к высшей мере социальной защиты и об этом сообщили в местных газетах. Подобных сведений о «донском Видоке» нигде нет.

Отдельно отметим, что на Невойта на самом деле не удалось отыскать никакого уголовного компромата. Он оказался абсолютно чист, иначе о его преступлениях обязательно бы сообщили в прессе, как о многих проворовавшихся псевдослужителях Фемиды из тогдашней ростовской милиции. А стало быть, этот случай и вовсе уникальный: бывший вор оказался куда порядочнее новых партийных товарищей.

Довольно вероятно, что размен был проведен без лишнего шума, и воровского сыскаря просто спровадили куда подальше из Ростова. Да и самому Невойту светиться было незачем — сменить же документы в то смутное время да с его связями было легче легкого.

Впрочем, не стоит сбрасывать со счетов и версию о том, что малява из Богатяновского централа была не одна, а другую ЧК перехватить не смогла. И Невойта выдернули с кичи и спрятали уже по богатяновским каналам.

Кому от ликвидации эффективного сыскаря стало легче — непонятно. Уж точно не обывателю. Уже в начале 1921 года на скамью подсудимых за грабеж с убийством была посажена вся верхушка 7-го райотдела милиции.

А 10 мая очередной начальник Доноблмилиции Иван Дудин подписал приказ № 159, в котором говорилось: «Ростово-нахичеванская городская милиция набиралась и создавалась при крайне неблагоприятных политических условиях, благодаря чему в милицию просочилось много неблагонадежного и преступного элемента, места коим в концентрационных лагерях, а не в рядах Красной Рабоче-Крестьянской Казачьей милиции.

Вместе с честными тружениками-революционерами в ростовской городской милиции оказалось много шкурников, торгующих, ради личных выгод и материального благополучия, своей совестью и добрым именем Красной Милиции…

Дабы раз и навсегда прекратить бесконечные упреки и нарекания со всех сторон на ростово-нахичеванскую городскую милицию и поднять ее авторитет в глазах как органов власти, так и всего населения, я принужден городскую милицию нынешнего состава, с согласия и одобрения заведующего отделом управления Донисполкома, расформировать, а вместо нее создать новую, истинно трудовую и рабочую милицию на твердых коммунистических устоях…»

Иными словами, за год существования милиции (за это время через нее прошло несколько тысяч работников), прилично почистившей Ростов от налетчиков и жульманов старой формации, имевшей множество благодарностей и поощрений от начальства, новая метла обнаружила в ней лишь шкурников и проходимцев. В итоге этих пертурбаций из 1077 человек, состоявших на довольствии в Доноблмилиции в апреле 1920 года, через 2 года осталось всего 428 человек. Несложно догадаться, что вслед за этим пришедшие с Невойтом в угро профи из «того мира» разбежались, а беспредел в Ростове вспыхнул с новой силой.

Война на уничтожение

С уходом «советского Видока» и последовавшим за этим разрывом связей оперативников с преступным миром Ростова обратной дороги уже не было. Тропа компромиссов между сторонами, протоптанная еще в период революционного подполья, безнадежно зарастала. Воровская «тортуга» перестала быть договороспособной, а бандитская ею никогда и не была. Милиция же, лишившись профессионалов, умела действовать лишь методом пролетарской беспощадности. Оттого начало 1920-х годов было окрашено в Ростове в ярко-кровавый цвет.

В октябре 1921 года газета «Советский Юг» писала: «Бывали и раньше отдельные случаи возмутительных кошмарных преступлений, бывали злодейства, которые даже царская прокуратура отказывалась иначе объяснить, как врожденным слабоумием, психической ненормальностью преступника. Но такого массового кошмарного роста преступности история еще не знала, как в наше время».

Показательно, что прежнее презрение ростовских уголовников к малоэффективной царской полиции в 1920-е годы сменилось крайним ожесточением со стороны бандитствующей части местной хевры. Раньше налетчики и воры, припертые к стенке, предпочитали сдаваться. Они понимали, что воспитанные на Толстом и Достоевском суды присяжных достаточно благосклонно смотрят на «униженных и оскорбленных», и за свои проделки мазурику грозит лишь незначительный срок и административная высылка.