Рота, подъем!

– Спасибо. Приказ я уже видел. Если бы увольняли в день приказа, то было бы легче, а растянув это дело на три месяца… Я думал, что этот приказ произведет на меня большее впечатление, а эмоций ноль. Я не верю, что нас начнут увольнять в апреле, хотя о таких случаях в армии я слышал. Думаю, что раньше середины мая дома не окажусь. А вот за лычку спасибо. Тут старшесержантских лычек и в помине нет.

Отец рассказывал о маме и сестренке, о совещании в министерстве, на которое ему вновь пришлось приехать, кормил меня колбасой и сладостями, купленными в Москве и переданными сердобольной мамой. Я рассказывал смешные истории из моей армейской жизни, и, перейдя к теме "мой взводный", услышал его широкие шаги в здании КПП. Стены в помещении были тонкие и слышимость двусторонней.

– Кто там сидит?

– Ханин с отцом.

Резкий шаг и тишина означали, что Гераничев приник ухом к двери с той стороны.

– А я подошел к двери и ударил ногой. Взводный, как всегда, подслушивал с той стороны и получил удар дверью, – рассказывал я смеющемуся отцу недавний случай. – Любовь у человека к подслушиванию. Да он и сейчас стоит с той стороны, и ухо о дверь греет.

– Неужели?

Два громких шага и голос Гераничева подтвердили мои слова, и я расплылся в улыбке.

– Дежурный, УАЗ выезжал? Нет? Если будет выезжать, пусть меня подождет. Я в парке.

И лейтенант вышел из помещения КПП, громко хлопнув за собой дверью. Через час я нес красной спортивной сумке далеко не армейский ассортимент продуктов в роту, который закончился буквально через полчаса после моего возвращения. Гераничев уехал на обеспечение, не дождавшись меня, и я был уверен, что очередного разговора мне не избежать.

После обеда "дембеля", как было принято в армии величать тех, кто подпадал под приказ об увольнении в запас, выпрямляли пряжки ремней и кокарды на ушанках в максимально плоское состояние, полностью переворачивали знаки родов войск вниз "головой" и искали себе молодых солдат, отслуживших положенный год, чтобы, хлопнув двенадцать раз им по заду армейским кожаным ремнем, поменяться с ними на "деревянный" из кожзаменителя. Я нашел Шейкмана за казармой на сваленных досках, играющего с дембелями роты химзащиты в карты.

– Вот везет твоему земе, – бросая карты, сказал один из сослуживцев. – Шестой раз подряд всех делает. Сдавай, Шейкман.

Вадик перемешал колоду, дал партнеру сдвинуть, перекинул одну карту вниз, второй ее прикрыл и выдал две сверху.

– Еще, – попросил дембель. – Еще! – взял он карту.

– Опять будет перебор. Хватит, – посоветовал Вадик.

– Не тебе, духу меня учить. Давай еще одну.

Вадик протянул колоду. Дембель снял верхнюю и швырнул карты на доски.

– А себе?

Шейкман вытащил две карты.

– Девятнадцать. Мне хватит.

– Вот прет же.

– Еврейской счастье, – хлопнул я земляка по плечу. – Ремень сымай.

– Зачем тебе мой ремень?

– Будем считать, что я тебя по-своему перевел. Держи мой.

– Мы его все равно вечером переведем, – пообещал дембель-химик.

– И уйдете в последней оправке. Сегодня ночью обещают крутой шмон.

– Черт с вами. Меняйтесь.

Я отдал Шейкману свой кожаный ремень и, получив "деревянный", достал из кармана перочинный нож. Сделав разрез между слоями ремня, я резко развел в сторону обнажившиеся полосы и из одного ремня сделал два. Крючок в таком ремне закрепить уже не удавалось, и я проделал отверстие, чтобы зацепить за пряжку.

– Носи и не болей, черпак.

– Спасибо дембелю.

– До дембеля… как пешком до Шанхая. Пошел я. Мне сегодня в наряд заступать.

Мы обнялись, ритуально похлопывая друг друга по спинам, и я пошел, думая, что, когда-то получив ремень без дюжины ударов по заднице, я вернул его так же, сдержав данное тогда слово.

Идя на ужин, я наткнулся на входящего в казарму уставшего взводного.

– Ко мне, товарищ сержант. Что это за внешний вид?

Мой внешний вид был соответствующим статусу. На тонком ремне штык нож никак не хотел держаться, все время, закручивая ремень в веревку, что изначально и было задумано. Пряжка была прямая, аналогично выглядела кокарда, мотострелковые знаки в петлицах я, как было положено, повернул вниз. Это было единственная армейская глупость, которую я себе позволил. Всем остальным мне было лень заниматься. Но даже это страшно раздражало лейтенанта.

– Почему не по уставу? Где Ваш ремень?

– Это мой.

– У Вас был кожаный. Где он?

– Украли, товарищ лейтенант. Черпаки поганые украли, на дембель выталкивают.

– Будет Вам дембель. Снимайте ремень. Немедленно снимайте.

Гераничев скрутил ремень вокруг пряжки и, поставив ее на ребро, ударил со всего маху ногой. Пряжка согнулась, и крючок, которым я неоднократно открывал бутылки с лимонадом отлетел в сторону.

– Новую купить не забудьте, товарищ лейтенант. Порча военного обмундирования…

– Пошел вон!!! Если я увижу у тебя неуставную форму…

– Она уже неуставная. Вы пряжку мне сломали.

– Получишь у старшины новую. И кокарду загни, а то я тебе… Я тебя еще научу жить по уставу. Попомни меня.

После ужина, получив у старшины новую пряжку, я, принимая наряд, перепроверял все оружие в ружпарке.