Рота, подъем!

– Сядь в машину. Вот уроды, блин. Вот уроды. Это ж надо – пулемет сломать. Вот уроды, – все никак не мог успокоиться Гераничев.

– Рота, подъем! – ворвался в мой сон крик дежурного по роте. -

Рота, подъем. Встаем, умываемся и наводим порядок в расположении.

Я открыл глаза и увидел разобранные, пустующие койки солдат взвода. Самих солдат в расположении не было.

– Дневальный, а где первый взвод?

– На выезде. Они в пять утра уехали. А ты не знал? Их ротный забрал на показательные стрельбы.

– Я спал как убитый. Никого не осталось?

– Я тут, – с верхней полки последнего ряда появилась голова

Прохорова.

Все койки стояли в два яруса, и только койки замкомвзводов, стоящие крайними к выходу были одинарные.

– Слазь. Сейчас Гера прибежит.

Взводный не заставил себя долго ждать, и с порога отчитал меня и за стрельбу из бронетранспортеров, и за бардак в расположении, и за то, что я "не подшит". Никакие мои объяснения, что в два часа ночи, уже нет сил подшиваться, что стрелять мне разрешили и что взвод уехал в пять утра – его не устраивали.

– Немедленно навести порядок, и выровнять коечки.

– Чтобы выровнять коечки, товарищ лейтенант, нужны минимум трое, как при хорошей пьянке. В смысле, двое держат нитку, а третий выравнивает кровати.

– Тогда мы с тобой будем держать нитку, а Прохоров будет выравнивать кровати и матрацы.

С нас можно было писать картину "Дружное армейское братство".

Офицер, сержант и рядовой вместе наводили порядок в расположении взвода, выравнивали заправленные в синие армейские одеяла матрацы и койки по нитке. Эта полная идиллия была прервана появлением комбата, который тут же направил Гераничева с особо важным поручением.

Гераничев убежал, а мы с Прохоровым, наведя порядок, завалились на составленных в ряд табуретках. Солдату срочной службы запрещено лежать на кровати днем, если только он не болен или не является отдыхающим дежурным, поэтому за время службы любой солдат умеет спать, где только его приложат, приставят или прислонят или, выражаясь армейским сленгом, "замкнет на массу". Солдаты спали на полу, в сушилках, разложив шинели или бушлаты, на столах в ленинской комнате, составив три табуретки в ряд или даже стоя в строю. Я уже не говорю про сон в положении сидя на политзанятиях. Отдельные индивидуумы умудрялись спать, продолжая водить ручкой в тетради, выводя там непонятные каракули.

– Приказ, приказ!! – от крика дневального я чуть не свалился с табуретки.

– Ты чего орешь, придурок?

– Приказ! На, читай.

Я взял газету из рук солдата. В середине листа печатным текстом еще пахнущем типографской краской черным по белому было написано:

"Приказ "Об увольнении в запас военнослужащих, отслуживших установленные сроки и об очередном призыве на срочную военную службу граждан 1959-1970 годов рождения"…" Дальше следовал стандартный текст приказа, внизу которого более мелким шрифтом стояла подпись:

Министр обороны, генерал армии Д.Т.Язов.

– На день позже.

– Позже чего?

– Как правило, приказ публикуют двадцать седьмого числа, а уже двадцать восьмое.

– Какая уже разница? – улыбка не сходила с лица солдата. -

Приказ. Все!! Домой.

– До дома у тебя еще длинная дорога. Три месяца срок не маленький.

– Почему три месяца? Может быть уже в апреле…

– В апреле ты даже дембельского аккорда не получишь. Дембелей – полполка.

– Поживем – увидим. Ой, забыл совсем. Тебя на третьем КПП отец дожидается.

Это было неожиданно. Я зашел в туалет, взглянул на себя в зеркало и увидел, что подшива по цвету ближе к сапогам, чем к застиранным армейским простыням. В таком виде идти на встречу было неприлично и я, оторвав здоровый кусок ткани и сняв гимнастерку, сел пришивать широкую полосу через "жилку". Мое занятие уже подходило к концу, когда в роту буквально влетел взводный.

– Ты тут? Это хорошо. Сейчас поедешь со мной. Быстро одевайся, нас машина ждет.

– Я не могу, товарищ лейтенант. Ко мне отец приехал.

– Что значит, не могу? Ты в армии или в детском саду? Я сказал, что едешь со мной, – значит едешь.

– Я же ответил, что не могу, что ко мне отец приехал. Разве не понятно?

– Это приказ. Товарищ сержант. Я Вам приказываю.

– Во-первых, я гвардии, а во-вторых, я уже объяснил, что ехать не могу.

– У нас не гвардейская часть, а приказ ты обязан выполнить!!

– У меня нога болит, товарищ лейтенант. Нога, голова, живот, и я направляюсь в санчасть. Товарищ лейтенант, разве непонятно, что я не поеду?

– Я сейчас за рацией, а ты чтобы через пять минут был готов. И если ты не выполнишь приказ…

– То Вы меня расстреляете, как врага перестройки и гласности.

Есть! – я поднял руку к голове, хотя на мне не было ни погон, ни головного убора.

Гераничев, не обратив внимания, выскочил из казармы. Я проводил его взглядом, завязал узелок нитки, надел гимнастерку, шинель и, выйдя из казармы, направился на КПП.

Отец сидел в комнате ожидания. Первое, что он протянул мне после приветствия, была купленная им сегодня газета с указом министра обороны и широкая ленточка желтого цвета метровой длинны.