Рота стрелка Шарпа

В Южном Эссекском будет другой полковник, чужак. Батальон изменится – возможно, к лучшему, но только не для Шарпа. Лоуфорд, чье будущее по капле сочилось в грязные бинты, научился доверять Шарпу много лет назад, под Серингапатамом, Ассайе и Гавилгуром, но вряд ли новый начальник станет благоволить офицеру, поднявшемуся из низов. Преемник Лоуфорда придет со своими обязательствами, своими идеями, и старые узы дружбы, верности, даже благодарности, скреплявшие батальон, распадутся. Шарп подумал о своем назначении. Если бы пришел отказ – а мысль, что такое возможно, не шла из головы, – Лоуфорд закрыл бы на это глаза. Он бы на свой страх и риск оставил Шарпа капитаном и командиром роты. Новый начальник распорядится по-своему: судьба Шарпа становится неопределенной.

Они углублялись в город вместе с толпой солдат, намеренных вознаградить себя за ночные труды. Несколько рядовых из 88-го проникли в винную лавку, разнеся штыками дверь, и теперь бойко торговали краденым вином. Кое-кто из офицеров пытался навести порядок, но их не слушали. Из окна в верхнем этаже на узкую улочку водопадом струилась ткань, словно гротескная пародия на праздничное убранство: это солдаты уничтожали то, что не могли унести. Возле двери лежал испанец, кровь десятками ручейков бежала из его простреленной головы; в доме раздавались визг, крики и женские рыдания.

На главной площади происходило массовое умопомешательство. Солдат 45-го, пьяный в стельку, неверной походкой прошествовал мимо Шарпа и махнул бутылкой перед самым лицом капитана:

– Склад! Мы открыли склад!

Дверь во французский винный склад была снесена. Слышались вопли, грохот выкатываемых бочек и выстрелы – обезумевшие люди сражались за выпивку. Соседний дом пылал, солдат 45-го полка метался в агонии – красный с зеленым кантом мундир 45-го полка дымился на спине, и бедняга попытался залить его, плеснув через плечо из бутылки. Спирт вспыхнул, обжег руки; солдат повалился на камни, забился в судорогах и затих. На другой стороне площади горел еще один дом, из окон верхнего этажа высовывались люди, они звали на помощь. Снаружи на мостовой визжали женщины, указывая на запертых в доме мужей, а солдаты хватали женщин и уволакивали в проулки. Рядом грабили лавку. Из дверей выбрасывали хлеб и окорока, их ловили на штыки, и Шарп различил внутри здания отблеск огня.

Некоторые подразделения сохранили дисциплину, они следовали за офицерами, тщетно пытавшимися навести порядок. К толпе пьяных приблизился всадник, замахнулся ножнами, заставляя освободить проход, и выехал из толпы с молоденькой девушкой, которая, крича, цеплялась за седло. Всадник отвез девушку к группе воющих женщин, которых охраняли трезвые солдаты, и поспешил обратно в толчею. Визг, крики, смех, рыдания – звуки победы.

За всем этим с ужасом наблюдали уцелевшие солдаты французского гарнизона, согнанные на середину площади. Большинство из них еще не были разоружены, но они не сопротивлялись британским отрядам, которые в поисках поживы систематически прочесывали ряды побежденных. Некоторые женщины цеплялись за французских мужей и любовников; этих не трогали. Никто и не думал мстить французам. Перед осадой прошел слух, что всех защитников вырежут, не из мести, но в назидание гарнизону Бадахоса: чего ждать, если крепость будет сопротивляться. То был всего лишь слух. Этих лягушатников погонят через Португалию по зимней дороге к Порту, а потом повезут на кораблях в туманный Дартмур, в сырые плавучие тюрьмы или даже в новехонькие тюрьмы для военнопленных.

– Господи боже! – При виде бушующей солдатни глаза майора Форреста расширились. – Скоты! Просто скоты!

Шарп промолчал. Солдату нечего ждать от жизни. На жалованье не разбогатеешь, бои, в которых можно поживиться, нечасты; осада – самая тяжелая часть ратного труда, и победа всегда считается поводом отбросить всякую дисциплину и взять свое в покоренной крепости. А если крепость еще и город – тем лучше, больше добычи, и если жители города – ваши союзники, значит им не повезло, они оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Жизнь всегда была такова и всегда будет, потому что таков солдатский обычай, древний обычай. По правде сказать, Сьюдад-Родриго не так уж сильно и пострадал. Шарп видел немало трезвых, дисциплинированных солдат, которые не принимали участия в грабежах; наутро они приведут в чувство пьяных, уберут трупы, и мародерство закончится похмельным изнеможением.

Шарп огляделся, пытаясь угадать, где госпиталь.

– Сэр! Сэр!

Он обернулся. Звал Роберт Ноулз, до последнего года – лейтенант в роте Шарпа, а теперь и сам уже капитан. Обращение «сэр» было просто данью привычке.

– Как вы? – Ноулз, в мундире своего нового полка, радостно улыбался.

Шарп указал на Лоуфорда, и у молодого капитана вытянулось лицо.

– Как?

– Заминированный подкоп.

– Господи! Он выживет?

– Кто знает… Мы ищем госпиталь.

– Давайте с нами. – Ноулз вел свою роту на север, через толчею, в узкую улочку. – Я видел по дороге. Монастырь. Там Кроуфорд.

– Ранен? – Шарп всегда считал Черного Боба Кроуфорда неуязвимым.