Рота стрелка Шарпа

И опять копали до утра. Дождь все лил и лил, как перед Великим потопом. Намокшие мундиры потяжелели вдвое, башмаки вязли в жидком месиве, ладони стерлись в кровь от бесконечной работы лопатами. В ту ночь французы изредка постреливали, и местами грязь покраснела, но непрекращающийся дождь смыл кровь, и медленно, бесконечно медленно траншея углублялась и бруствер рос.

Бледная заря осветила траншею, которую можно было копать и днем. Падающие от усталости солдаты вернулись извилистой канавой на задний, непростреливаемый склон холма, а их место заняли другие. Южный Эссекский, оставив ранцы и ружья, двинулся к мокрой грязи, пушечным ядрам и лопатам.

Шарп вместе с двумя десятками солдат остался стеречь обоз. Кое-как соорудили из тюков укрытие, сидели скрючившись, примостив ружья между колен, и глядели на серую, текущую ручьями округу. Шарп слышал приглушенные дождем и расстоянием пушечные выстрелы и досадовал, что не видит самих пушек. Он оставил старого сержанта за себя и пошел по траншее на холм.

Бадахос высился серой скалой в море воды и грязи. Стены окутывал пороховой дым, из которого при каждом залпе вырывались языки пламени. Французская артиллерия била туда, где британцы готовили позиции для первых двух батарей. Целый батальон рыл орудийные окопы.

Ядра звонко шлепались в бруствер, ломали заполненные землей плетеные туры и, случалось, прокладывали кровавый путь через скопление солдат. Французы попробовали даже пустить в ход гаубицы: их короткие жерла выбрасывали гранату высоко в воздух, так что тонкий дымовой след от горящего запала исчезал в облаках, прежде чем показаться снова, ближе к холму. Гранаты по большей части просто падали и лежали смирно, дождь или грязь гасили запал, но несколько разорвались черным дымом и рваными кусками железа. Ущерба они не причинили, слишком велико было расстояние, и французы оставили гаубицы в покое, решив приберечь снаряды для второй параллели, которая протянется ниже по холму и гораздо ближе к стенам.

Шарп дошел до вершины и стал высматривать Южный Эссекский. Он отыскал свою бывшую роту в северном конце параллели, где склон переходил в мокрый пологий берег серой вздувшейся реки. Шарп видел и форт Сан-Роке – упомянутую Хоганом крепостицу, охранявшую дамбу на ручье Ривильяс. Если британцы взорвут дамбу и спустят воду, подобраться к бреши будет значительно легче. Но взорвать дамбу непросто. Она построена меньше чем в пятидесяти ярдах от Сан-Педро, единственного бастиона в восточной стене.

Кто-то выпрыгнул из траншеи впереди Шарпа. Это был сержант Хейксвилл. Он пошел вдоль бруствера, покрикивая на солдат:

– Копайте, ублюдки! Сифилитики! Копайте!

Через несколько шагов он обернулся и увидел Шарпа. Рывком отдал честь, лицо дико дернулось.

– Сэр! Лейтенант, сэр! Пришли пособить, сэр? – Хейксвилл гоготнул и снова повернулся к роте. – Копайте, свиньи супоросые! Копайте!

Удержаться было невозможно. Шарп понимал, что этого делать нельзя, что это не вяжется с так называемым офицерским достоинством, но Хейксвилл склонился над траншеей, выкрикивая непечатные ругательства, а Шарп стоял прямо у него за спиной. От толчка Хейксвилл взмахнул руками, заорал и свалился в чавкающую грязь. Рота закричала «ура!». Сержант, вставая, обратил к Шарпу искаженное яростью лицо.

Шарп поднял руку:

– Извините, сержант. Я оступился.

Он знал, что это ребячество, притом неразумное, но оно показало солдатам, что Шарп по-прежнему на их стороне. Он пошел прочь, оставив Хейксвилла дергать лицом, и увидел, что капитан Раймер вылезает из траншеи навстречу ему.

Если Раймер и видел случившееся, то ничего не сказал, напротив, вежливо кивнул:

– Мерзкий денек.

Как всегда при необходимости болтать ни о чем, на Шарпа напал столбняк. Он указал на солдат в траншее:

– Когда копаешь, согреваешься. – Это прозвучало так, будто он предлагает Раймеру взять лопату. Шарп лихорадочно подыскивал фразу, которая исправила бы впечатление. – Одно из преимуществ солдатского звания, верно? – Он не мог заставить себя обратиться к Раймеру «сэр».

Раймер, похоже, не обратил внимания.

– Они ненавидят копать.

– А вам бы понравилось?

Капитан Раймер никогда об этом не думал. Принадлежность к семье Раймер из Уолтем-Кросса не располагает к мыслям о тяжелой физической работе. Капитан был хорош собой, белокур, лет двадцати пяти и ужасно смущался в присутствии Шарпа. Не Раймер был виновен в сложившейся ситуации, она ему не нравилась; молодой офицер со страхом ждал того дня, когда Шарп вернется в роту лейтенантом. Уиндем сказал, что это обязательно произойдет, но посоветовал не тревожиться. «Еще успеете освоиться. Однако в бою он вам уж точно не помешает». Перспектива не прельщала Раймера.

Он взглянул на высокого, отмеченного шрамом стрелка, набрал в грудь воздуха:

– Шарп?

– Сэр? – Рано или поздно надо было переступить через себя.

– Я хотел вам сказать…