Рота стрелка Шарпа

Роч и Питерс, Дженкинс и Клейтон, Кресакр, который постоянно избивал жену, – все они были здесь, возбужденные, разгоряченные. Трудно было не рехнуться. Шарп поглядел на них, пересчитал. Он любил их всех.

– Где Хейксвилл?

– Схоронился где-то. Я его не видел. – Верзила Питерс сплюнул на гласис.

Внизу, почти в огне, взбирался на склон последний батальон, и Шарп понял, что рота должна атаковать одновременно с ним.

– Готовы?

* * *

В миле отсюда, неведомо для остальной армии, 3-я дивизия прочесывала последний из дворов цитадели. Почти час ушел на сражение с немцами и французами, которые подтянулись из резерва, стоявшего на соборной площади. В миле в другом направлении 5-я дивизия Лейта штурмовала Сан-Висенте. Лестницы ломались, солдаты падали в утыканный кольями ров, но другие солдаты приставляли другие лестницы, ружья били по укреплениям, и здесь была одержана еще одна немыслимая победа. Бадахос пал. Пятая дивизия ворвалась на улицы, третья завладела цитаделью – но те, кто стоял на темном гласисе, об этом не знали.

В городе вести передавались быстрее. Слух о поражении, как чума, распространялся по узким улочкам, к бастионам Санта-Мария и Тринидад, и защитники боязливо поглядывали назад. Город был темен, силуэт цитадели не изменился, французы пожимали плечами и убеждали друг друга: этого не может быть. А если все-таки?.. Страх бил над ними черными крылами.

– Товьсь!

Господи! Новая атака. Защитники отвернулись от города и поглядели вниз. Там, из темноты, с усеянного трупами склона, ко рву шли новые враги. Еще пушечное мясо. Огонь побежал по запальным трубкам, повалил дым, и мясорубка заработала.

Шарп дождался, когда выстрелит первая пушка, и побежал. К Бадахосу.

Глава двадцать седьмая

Высокая стена окуталась дымом, из амбразур брызгало пламя, и Шарп прыгнул, подняв над головой палаш.

Из рва закричали:

– Ложись!

Он не рассчитывал на это. Во рву было тесно от живых, умирающих и мертвых, и живые хватали Шарпа:

– Ложись! Нас убьют!

Он упал на труп, но тут же вскочил и услышал, как рядом приземляются его солдаты. Во рву образовались маленькие крепости из сваленных грудой тел, они гасили картечь, давая убежище живым.

В тень равелина полетели пули. Раненый потянул Шарпа вниз. Стрелок взмахнул палашом, расчищая дорогу: «Прочь!» Мертвые не могли посторониться, он бежал по ним, а справа, у Тринидада, защитники отбивали последнюю атаку.

Шарпа хватали, тянули вниз; из темноты вынырнул штык. Позади Харпер кричал по-гэльски, сзывая ирландцев. Кто-то выскочил перед Шарпом, вцепился в него, и Шарп отбился рукоятью палаша. Впереди были пологий склон равелина, свет и пушки. Шарпу хотелось залечь в темном и смрадном рву, спрятаться. Он снова размахнулся, ударил плашмя; солдат упал, а Шарп уже взбирался на склон, против собственной воли, внутренне содрогаясь перед лицом ждущей наверху смерти. Он остановился.

Во рву стоял крик, такой дикий, что Шарп обернулся, не веря своим ушам. К нему пробивались уцелевшие солдаты Южного Эссекского полка, желтые канты на их мундирах были в крови. Солдаты увидели, что рота легкой пехоты штурмует равелин, и торопились поучаствовать в безумии. Но остановило Шарпа то, что они кричали:

– Шарп! Шарп! Шарп!

Это был бессознательный боевой клич, и те, кто не понимал его смысла, подхватывали. Весь ров шевелился, и в ночи звучало:

– Шарп! Шарп! Шарп!

– Что они кричат, Марч?

– Что-то вроде «шарф», милорд.

Генерал рассмеялся, потому что минуты назад он мечтал о тысяче Шарпов, а сейчас, похоже, разбойник завоевывает ему город. Адъютанты слышали мрачный смех, но не поняли причины и не решились спросить.

Французы высоко на стене услышали клич и тоже не поняли. Они разделывались с последним натиском на Тринидад, как разделались с предыдущими, но видели, что на равелине черно от людей и что движется весь ров, где, как им казалось, остались одни трупы. И вот трупы ожили и шли на штурм, горя жаждой мести, и мертвые кричали:

– Шарп! Шарп! Шарп!

Шарпа охватило безумие, упоение; боевая песнь звенела в ушах. Он не слышал пальбы, не видел картечи, не знал, что за его спиной, на равелине, падают солдаты. Он спрыгнул. Он был по другую сторону равелина, бежал; справа обдавало жаром, уступ оказался высоким. Новый ров неожиданно оказался пуст, и Шарп прыгнул. Перед ним подскочил задетый пулей камешек; стрелок упал на четвереньки, тотчас вскочил и побежал.

– Шарп! Шарп! Шарп!

«Я умру здесь, – думал он, – в этом пустом рву, где шевелятся на ветру непонятные белые свертки». Он вспомнил мешки с шерстью, которыми защитники укрывали бреши, и удивился, что можно в минуту смертельной опасности замечать такие пустяки.

– Шарп! Шарп! Шарп!

«Я умру здесь, – думал он, – у самого подножия склона».