Ротмистр

— Похвально! — кивнула Айва. — Культура! Ее не скроешь! — и запустила блюдом в окно, рухнувшее громом осколков. Этого сигнала ждали двое жандармов, встречавших рождество в соседней подворотне. На улице заверещали свистки, к подъезду рысцой затрусили городовые. Но их участие уже не требовалось. Задержанный былой прыти уже не выказывал и передвигаться мог разве что на четвереньках…

Родители наградили главу полицейского департамента города Царицына труднопроизносимым именем-отчеством: Феликс Юлианович. И еще более занятной фамилией: Видимо. Феликс Юлианович не терпел в свой адрес никакого коверкания, и многим подчиненным невладение языком стоило места. Представлялся его превосходительство примерно так:

— Меня зовут Феликс Юлианович. Фамилия – Видимо. И горе тому, кто по недомыслию или из-за невнимания рискнет уточнить:

— Э-э… Видимо что?..

Карьере такого субчика-голубчика случиться уже будет не суждено.

Выглядел царицынский полицмейстер плохо: руки его дрожали, голос сипел, лицо приобрело нездоровый синюшный оттенок. Но вряд ли виной тому послужил случай на квартире Зинаиды Шиккер, равно как и неумеренное служебное рвение. Скорее, причина крылась в обильных возлияниях накануне. Феликс Юлианович обнаруживал все признаки похмелья.

— Вы меня в гроб загоните, — стенал он, меряя шагами кабинет. — Палить в людей, как все равно, в куропаток… Про нас и так уже черт знает что пишут, дескать мы – российский Чикаго!.. Нам, знаете, дурной славы не доставало!.. Я себе живописую, как эти, с позволения сказать, "литераторы" разукрасят инцидент!..

— А никакого инцидента не было, — возразила Айва. — Имело место неподчинение властям и попытка к бегству…

— Уфф!.. — выдохнул Видимо и потянулся к графину с водой. — Откуда вы только свалились на мою голову…

В открытую попенять лихой петербуржской девице его превосходительство не смел – не его юрисдикция. Так, ограничивался недовольным брюзжанием в неопределенный адрес.

— По приказу министра внутренних дел Шмакова и по поручению генерал-губернатора графа Лорис-Мельникова, — напомнила Айва.

— А! — крякнул Видимо. — Это я знаю… Только министры, оне там, — Феликс Юлианович воздел очи к потолку. — А мы здесь… Да-с… — и поспешно перевел разговор с опасной темы: – Что с этим… Дьявол!.. С как его?.. Демьяновым… Флавием… Тьфу, ты!.. Прости господи!.. Назовут же!.. Усольцев! — Видимо зазвонил в колокольчик. Явился адъютант видом такой же помятый, как и его превосходительство. Щелкнул каблуками.

— Доложить! Что там по Флавиеву… Демьянову…

Адъютант раскрыл папку, полистал страницы и отрапортовал, преданно пожирая начальство глазами:

— По Флавиеву и Демьянову ничего нет!..

— Пошел вон.

— Слушаюсь! — адъютант щелкнул каблуками и строевым шагом удалился.

— Позвольте я введу вас в курс, — Айва поднялась и подошла к окну, облокотилась на подоконник. — Задержанный Демьянов помещен под охраной в лазарет. Минувшей ночью прооперирован на предмет извлечения пули из… тела…

— Ну, и что у нас против него? — перебил Видимо. — На кой он нам вообще сдался?.. Флавий этот, торгаш…

— А это не Флавий, — Айва потерла переносицу.

— Как?..

— Это его брат, Евлампий. Раздвоенная губа – родовая примета. Ею бог отметил обоих. Флавий умер два месяца назад от неизвестной болезни. То есть сразу же, как возвратился из своего коммерческого турне по Поволжью…

— Вы хотите сказать, что это он, — Видимо понизил голос, — привез… Вместе с товаром?.. Айва неопределенно дернула плечом.

— Гм… Но откуда?..

— Логично предположить, перекупил что-то у купцов. Если, конечно, он самолично не ткал ковров и не взращивал пряностей.

— Теперь уже не найти, — Видимо задумчиво пожевал губами. — Концы в воду… За два месяца тут кто только не перебывал. Город, знаете, большой… Беспокойный… Придется отпускать этого Демьянова… С глубочайшими извинениями… Денег ему что ли дать… Черт…

Айва покачала головой.

— Советую не спешить!.. Со дня на день в Царицын прибудет чиновник особых поручений Ревин. Полагаю, он пожелает побеседовать с господином Демьяновым…

Но Ревину уже не суждено было составить диалог с обладателем заячьей губы. Как, впрочем, и никому из живущих в подлунном мире. На следующее утро, проспав в гостиничном номере остаток дня и ночь, Айва узнала престранное известие: Евлампий Демьянов скончался.

Жандарм, стоявший на посту, клялся и божился, что в охраняемую им палату никто не входил. Больной вел себя тихо, не шумел, на помощь не звал. Труп поутру обнаружила медсестра. Врач бормотал что-то маловразумительное. Дескать, так бывает. На фоне кажущихся улучшений организм не выдерживает и дает неожиданный сбой. Айва повидала смертей. И ран различных, и огнестрельных, и рубленых. У Демьянова пуля застряла в мягкой ткани, не задев кость. От этого не умирают. Сказать по правде, Айва даже обрадовалась неожиданному обстоятельству. Господа, читавшие лекции по сыскному делу, учили не верить в совпадения.