Ротмистр

— Мне как-то не по себе, — признался Вортош.

— Да уж… Тут есть отчего… Итак, что мы имеем? — Ревин отряхнул руки, — все чего-то недоговаривают и боятся, это раз. Мертвецы исчезли из могил, два. По ночам по хутору кто-то разгуливает, три. Что еще?

— Самое интересное мы проспали, вот что…

— Кстати, говоря, я не заметил здесь ни одной Прасковьи!..

— Не понимаю…

— Обходчик этот, который при маменьке, говорил, помните? Про соседку, что померла?..

— Не может быть! — воскликнул Вортош. Читая надгробия, он обежал кладбище несколько раз, но был вынужден с Ревиным согласиться. Среди захоронений последнего года-двух "рабы Божьи" с таким именем отсутствовали.

— Это, пожалуй, четыре!..

— Евлампий Иваныч, открывай! — Ревин несколько минут безуспешно барабанил в дверь. Фельдшер снова забаррикадировался. — Это мы, квартиранты твои!..

Наконец в сенях послышались шаги, лязгнул засов и в щель, как и давеча, просунулось ружье.

— Какие такие квартиранты?.. Сейчас вот как всыплю дробью!..

Ревин без лишних разговоров ружье отобрал, замахнулся с досады:

— Как дал бы!..

— А-а! Эт вы! Не признал!.. — хозяин еле стоял на ногах. — Прошу покорно!..

— Да ты пьян!

— Пьян! — согласился Евлампий Иванович. — Нонче луна полная станет и нам без этого дела, — он выразительно прочертил ребром ладони по кадыку, — никак нельзя!

В горнице было непривычно светло, из-за того, что горел керосиновый фонарь, позаимствованный из багажа постояльцев. На столе стояла изрядно ополовиненная четверть, заткнутая кукурузиной.

— Ты зачем наши вещи трогал, а? — беззлобно поинтересовался Ревин.

— Грешен я, грешен, — хозяин вздохнул и опустился на табурет. — Оттого что не в меру любознательный я… Вортош смахнув объедки, застелил столешницу чистой тряпицей и расположился со своим письменным прибором, принявшись сочинять отчет. Ревин померил горницу шагами, снял рогожу с окон, поглядел в серые сумерки, и прилег, заскучав, на тюфяк.

— Слышишь, Евлампий Иванович, почему собак нет у вас?

— Дык эта, не приживаются. Воют, бесятся…

— А покойнички тоже… не приживаются?

— Э-э, — хозяин нахмурился и пьяно погрозил Ревину пальцем. — Не поминай к ночи…

Вздохнул и, уронив голову на грудь, захрапел. Ревин тоже закемарил, убаюканный уютным поскрипыванием пера. Проснулся он оттого, что его тряс за плечо Вортош.

— Что случилось?

Вортош не мог вымолвить ни слова. Его била крупная дрожь, глаза горели безумством, лицо неестественно побледнело.

— Что?!

— Та… там, — Вортош кивнул на окно.

Ревин подскочил, как ужаленный, выхватил револьверы и бросился к окошку. К одному, к другому. Ничего. Ревин вылетел во двор, обежал вокруг дома. Постоял, прислушиваясь. Ничего. Ночь, тишина. Поблескивает из-за туч желтый блин луны да мерцают звезды. Вортош забился в угол, поджав ноги. На него было жалко смотреть. Ревин поразился столь резкой перемене, произошедшей с коллегой.

— За… зашторьте!.. Оно на меня смотрело!..

Ревин усадил Вортоша на табурет, похлопал по щекам, чуть ли не силком влил рюмку самогона.

— Что вы видели?

Вортош помотал головой и пододвинул к себе лист бумаги.

— Это не… не человек.

Под неверной рукой рождались наброски существа с огромными миндалевидными глазами. Низкий лоб, нос – две дырки, рот – полоска. Вортош затушевывал глаза, не в силах остановиться, глаза с черными зрачками, глаза… Всхрапнул и очнулся хозяин. Огляделся мутным взором, доковылял до бутыли, глотнул из горла.

— Что брат, познакомился? — ухмыльнулся невесело, кивнув на рисунок. — Окошки-то вы зря…

— Так, Евлампий Иванович, — нахмурился Ревин. — Давай-ка без дураков. Что тут творится?

Хозяин покосился на ревинские револьверы:

— Вы, я вижу, люди непростые…

— Мы из государевой службы. Как раз вот по таким делам.

— А-а! Хватились! — Евлампий Иванович развел руками. — Сподобились, наконец, когда половину хутора передавили. Я уж грешным делом думал, надо поезд опрокинуть, прости Господи, чтобы почесались! Да, ладно, сиди ты, не вскакивай!.. Само опрокинется… Коли так дальше дела пойдут. Обходчик-то Кривошеев направо, почитай, с осени не хаживал. Да и налево скоро некому станет…

— Ладно, дядя, не кипятись! Давай по порядку!

Евлампий Иванович повздыхал, помялся и стал рассказывать.

— Дык, как хутор по-новой заселили, так сразу и пошло. Здесь же когда-то давно люди не стали жить. Бросили все, ушли. А мы, как привязанные…

— Чего хотят… эти?

— Навьями кличем их… Чего… Известно чего! Жрать они хотят!

— Откуда известно?

— Мужик один, Сутокой его звали, пошел как-то на болото. Козу искать, коза у него пропала. И набрел, значит, на логово чертей этих. Там мертвяков навалено, вонища. У всех потроха выедены, лица обглоданы. Кто телом помягше, у того еще и мясо…

— Мужик этот здесь? Место может показать?

— Не, — Евлампий Иванович помотал головой. — Пришли они за Сутокой. Сразу и пришли. Там теперя он. Лежит. А место я могу указать. Только, чур, идете без меня.

— Стало быть, покойников…

— Да они и отрывают, навьи эти. Днем похороним, а поутру уже могилка пустая.

— Почему не соберетесь и не перебьете тварей всем миром?